— Васенька, да я сразу позвонила, как только она пропала,
только ничего хорошего. Никаких действий они предпринимать не будут, пока
родственники не напишут заявление, а заявление в милиции примут через три дня.
— Она потерла уставшие от табачного дыма и электрического света глаза. — То
есть, наверное, я бы смогла заставить их взять заявление, но я же не
родственница!
Артемьев смотрел на нее.
Он тоже не был Мелиссе родственником, как это ни странно.
У него в паспорте не было написано, что он — муж, и первый
раз в жизни он остро пожалел об этом. Какая-то у него была теория насчет того,
что штампы и всякое такое прочее очень затрудняют жизнь мужчине и создают у
женщины иллюзию, что она привязала его к себе навсегда. После развода он дал
себе слово, что больше ни за что не будет «жениться», то есть ставить в
паспорте штамп, одного вполне достаточно.
Дорого бы он дал сейчас, чтобы этот самый штамп
откуда-нибудь появился — просто для его собственного спокойствия, просто для
того, чтобы он мог время от времени заглянуть туда и прочитать, что он муж! Муж
Мелиссы.
В отеле его все знали, потому что они часто вместе с
Мелиссой наезжали в Санкт-Петербург по делам, и очень любили именно этот отель,
и всегда в нем останавливались. Все сочувствовали ему, потому что Лера к его
приезду уже подняла панику — знаменитая писательница пропала! — все готовы были
помогать и быстренько сделали ему карточку-ключ от ее номера.
Но что карточка, когда ему была нужна Мелисса!
Они сидели и молчали, и Артемьев пил уже вторую чашку кофе,
когда Лера, толкнув его плечом, сказала тихонько, что должна улететь в Москву.
— Я завтра, то есть уже сегодня, — она посмотрела на часы, и
впрямь сегодня! — Я сегодня позвоню всем, кого смогу найти, из МВД, из
прокуратуры. У меня приятель на Петровке работает, Игорь Никоненко. Майор,
кажется. Может, он нам что-то посоветует! Но мне нужно лететь, потому что с
меня какие-то деньги требуют, а я даже не знаю, какие именно.
— Конечно, — согласился Василий Артемьев. — Лети.
И они опять помолчали.
— Я думаю, она найдется, Вася. Господи, небось на
какие-нибудь ночные съемки ее позвали, и она поехала! Новогодний огонек
записывать! Она же никому не может отказать!
— Поехала и тебя не предупредила?
Да. Это маловероятно.
— И меня не предупредила! — продолжал Артемьев. — С ней
такого не бывает, Лер! И потом, я ее приучил докладывать, где она и что с ней.
Сто раз говорил — доехала, позвони! Долетела, позвони! Задерживаешься, позвони!
Он вдруг почти сорвался в крик, и Лера успокаивающе положила
ладонь ему на рукав.
— А тут, видишь ли, поссорились мы! — Он стряхнул ее руку. —
И не успокаивай ты меня, я не маленький! Мы поссорились, и она мне не
позвонила! Я домой приехал, а ее уже нет! Я думал, она без меня не полетит!
— У нее же расписание, Вася. Как она могла не полететь?!
— Да не знаю я, как она могла! Не полететь не могла, а
пропасть могла, да?!
Он изо всех сил заставлял себя думать, что с ней ничего не
случилось, хотя знал совершенно точно — случилось.
Любанова тоже знает это, поэтому и говорит всякие невероятные
вещи про новогодний огонек и ночные съемки! Он точно знал расписание, и в нем
не было никаких огоньков!
— Если она до завтра не найдется, я вернусь в Питер, —
сказала Лера. — Слышишь, Вась?
— Слышу.
— Но сегодня мне нужно быть в Москве. Будем какие-нибудь
силы подключать. Я тебе оставлю телефон приемной губернатора Санкт-Петербурга,
ее помощника зовут… — и она продиктовала, как зовут помощника. — Сейчас еще
ночь, я звонить не стану, а утром позвоню и предупрежу, что тебе может
понадобиться помощь. Слышишь?
— Слышу.
Какая помощь может понадобиться ему от помощника
губернатора? Помощник поднимет по тревоге все военные гарнизоны, и они проверят
каждый дом, каждый угол, каждую подворотню и каждую машину?!
Машину, подумал Артемьев. Она уехала на машине.
— Лера, — спросил он, — а ты видела машину, на которой она
уехала?
— Нет, — сказала она быстро. — Не видела. Я вообще не
видела, что она уехала, это мне Боголюбов сказал, с которым я обедала. Он
сказал, что я вру неубедительно, потому что моя больная подруга уехала, а я все
говорила, что должна к ней подняться!
— Значит, твой Боголюбов видел машину?
— Наверное… да.
— Мне нужно с ним поговорить.
— Прямо сейчас?
Он свирепо посмотрел на нее, и она послушно достала телефон
из нагрудного кармана пиджака. Почему-то Лера часто носила телефон в нагрудном
кармане так, что свешивалась маленькая хрустальная обезьянка, прицепленная к
аппарату.
Она достала телефон, и обезьянка нестерпимо сверкнула под
ярким электрическим светом.
Три часа утра. Вряд ли в это время Андрей Боголюбов станет с
ней разговаривать, а если и станет, то наверняка решит, что она ненормальная!
Он и так с ней… не особенно уважителен.
— Але. Але. Говорите!
— Алло? — растерянно повторила Лера, которая никогда и ни от
чего не терялась.
— Какого хрена вы мне звоните среди ночи?! Утра не могли
дождаться?!
— Прошу прощения, Андрей, моя подруга, ну, которая была
больна…
— Дай мне трубку, — проскрипел Василий Артемьев.
— Чего подруга?! Вы знаете, который час?!
Лера отдала трубку Артемьеву и покачала головой — ничего он
от Боголюбова не добьется!
— Слушай, друг, — сказал Василий в телефон, — ты извини, что
среди ночи, но время не ждет. У меня жена пропала, и, говорят, ты видел, как
она в машину садилась. — Он немного послушал и стал делать Лере знаки, чтобы та
дала ему чем и на чем записать. Лера достала из сумочки блокнотик и ручку. —
Так. Так. Я понял. А номер нет, конечно?.. Ну, понятно. Давай. Спасибо тебе,
друг.
Он вернул Лере телефон с качающейся хрустальной обезьянкой и
сказал задумчиво:
— Он говорит, старенький «жук» или что-то в этом роде,
маленькая машинка. Водитель был в бейсболке. Номер он, конечно, не запомнил, но
питерский.
— И что это значит?
Василий пожал плечами.
— Ну, хотя бы то, что ее увез кто-то местный, а не из
Москвы! — Слово «увез» далось ему с трудом, никак не хотело выговариваться. — А
где она была, когда этого депутата застрелили?
Лера кивнула на окно, за которым начинало синеть и небо как
будто поднималось, делалось прозрачней.
