— Да-а, со мной, а сам-то!.. Может, того… может, Константинову
рассказать, а?
Наверное, это было неплохое предложение, Константинов из
всех, кто работал в редакции газеты «Власть и Деньги», был самый добрый и
никогда над ними не насмехался и не считал их покладистыми котятами! Но как же
Бэзилу было согласиться, если именно на Константинова положила глаз красотка
Марьяна и именно из-за него отказывалась выпить с ним рюмку чая в кафешке
«Сапоги да гвозди»!
— Нет уж, — твердо сказал Бэзил. — Сами наворотили, сами и
разберемся, не маленькие.
Они еще постояли, а потом печально поволоклись к перрону,
ждать, когда подадут поезд.
* * *
— Петрович! Петрович, ты че?! Заснул, что ли?
— Я не заснул, — себе под нос злобно сказал Василий Артемьев
и потряс хилое тельце мобильного телефона, как будто собирался вытрясти прямо
оттуда чертову Мелиссу Синеокову. — Мне некогда.
— Петрович, тудыть твою за ногу!.. Там транспорт пришел,
Шурка не знает, че с ним делать, то ли в отстойник отправлять, то ли… А ты
вчера не распорядился!
— Я щас!.. Сказал же!..
— Петрович!
Он нажал кнопку «отбоя» и сунул телефон в нагрудный карман.
— Чего, чего?! Я не распорядился, потому что он еще вчера
должен был прийти, этот самый транспорт!..
Он выскочил из «кабинета», который был отгорожен от цеха
тоненькой фанерной стенкой, и помчался туда, куда его призывали, — транспорт не
транспорт, черт его разберет!.. В цеху бухало, гудело и шумело, рабочий день в
разгаре, все как всегда!
Должность его громко называлась «начальник металлургического
производства», а сам себя он называл «в каждой бочке затычка». После того как в
мучениях скончалась Советская власть, светлая ей память, из обычного
инженера-«производственника» Василий, как и все ему подобные, как раз и
переквалифицировался в эту самую затычку!
А как же иначе? Хочешь жить, умей вертеться!.. Собственники
моментально разгонят всю богадельню, если богадельня перестанет приносить
доход, вот и кумекаешь день и ночь, как бы деньжат побольше добыть для родного
завода. Когда получается — хорошо, когда не получается — начинается! Бессонница,
скверное настроение, рыбалка с другом Димкой, считай, не рыбалка, а сплошные
возлияния под худосочную уху и продолжительный базар о жизни и бабах. Подолгу
пить он не мог, начиналась мутота в голове и в желудке, сердцебиение, страх,
что сейчас помрешь, и какая-то гадливость, отвращение к себе поднимались — на
что тратится жизнь, зачем, почему?..
Потом ветер менялся, находились какие-то решения, и все
опять шло хорошо — вон транспорт пришел, надо отгружать, а как теперь
отгружать, если все накладные вчерашним днем закрыты! Давай разбирайся с
накладными, Василий Петрович, и с транспортом разбирайся, а вечером совещание у
директора — какие-то гаврики с Украины нагрянули, подавай им прокат!..
Небось будут просить, чтобы дешевле отдали, и их можно
понять. В Подмосковье покупать никаких денег не хватит, только у них в
Малороссии, видно, все производства стоят, рады хоть за какие деньги купить,
тем более, говорят, американцы им подкидывают на «развитие».
Так что он толком не знал, кто он такой — то ли инженер-металлург,
как в дипломе написано, то ли менеджер, то ли снабженец!
Василий Артемьев если и знал что-нибудь про себя совершенно
точно, так это как раз то, что он решительно не предназначен для роли любовника
знаменитости!..
Нет, может, и есть мужчины, которые для этой роли
предназначены и хорошо ее играют, и их фотографии с подписями «Анастасия
Волочкова с бойфрендом у бассейна» и «Ксения Собчак с бойфрендом на приеме»
печатают в глянцевых журналах и продают по сто пятьдесят рублей в киосках возле
метро.
Василию Артемьеву казалось, что покупать макулатуру по сто
пятьдесят рублей так же глупо, как взять себе в любовницы эту самую
знаменитость. Впрочем, и взять-то ее негде!.. Бойфренд, твою мать!..
Андрей Макаревич, которого Василий очень уважал, как-то пел
про то, что «звезды не ездят в метро». Печально пел, потому что, по его
выходило, что этим самым звездам негде добыть нормальную девушку и завести с
ней нормальных детей, в метро-то они не ездят!.. А там, на небосклоне, у них
все сплошные уроды. Василий в метро тоже не особенно ездил, хоть и не звезда,
но с тех пор, как лет в двадцать купил свою первую машину, раздолбанную рыжую
«копейку», пополам с другом Димкой купил, так и перестал в метро ездить.
С тех пор прошло пятнадцать лет, «копейку» сменила «четверка»,
потом «шестерка», а потом старенькая иномарочка неизвестной породы, которая
ласточкой летала — по крайней мере, ему тогда так казалось. Потом были другие
машины, которые он помнил и теперь, и вся жизнь практически так и измерялась —
машинами.
В метро он не ездил, но нормальных девчонок вокруг было пруд
пруди, и Василий Артемьев никогда никаких затруднений в этом вопросе не
испытывал.
Поначалу были сокурсницы по станкостроительному институту —
специальность «Машины и механизмы», — потом симпатяшки из заводоуправления,
потом симпатяшки из бухгалтерии, потом лапочки из ОНТИ, отдела
научно-технической информации, потом незамужние инженерши. Инженерши и те, что
из ОНТИ, были образованные, умные, читали книжки и приглашали к себе ночевать
не на первом свидании, а примерно на третьем, и очень этим гордились.
Как это ни странно, Василий Артемьев, то ли в силу природной
чистоплотности, то ли оттого, что мать всегда говорила правильные слова об
ответственности и чувстве долга, очень скоро от всего этого бабского внимания
устал.
Ему надоело просыпаться поутру в чужих крохотных квартирах,
на цыпочках пробираться в ванную, чтобы не разбудить родителей, спавших в
соседней комнате, и младшую сестру, спавшую на балконе, принимать душ среди
чужих, незнакомо пахнувших вещей, бесшумно обуваться и тихо-тихо притворять за
собой дверь — чтобы никто не услышал. При этом он точно знал, что все слышат,
что все обитатели квартиры осведомлены о том, что происходит за тонкой дверкой
из ДСП, о том, что дочка «опять кого-то привела». Иногда его знакомили с
родителями, и он знакомился, маялся, делал внимательное лицо, когда
предполагаемый тесть рассказывал о том, какой он, тесть, был отличник на
производстве, а предполагаемая теща, поглядывая въедливо и придирчиво, о том,
какие у нее «на даче» плантации огурцов. Предполагаемая невеста смотрела в
скатерть, как бы в смущении, хотя — Василий знал это совершенно точно — никакого
смущения не испытывала. Или испытывала известное женское волнение, происходящее
от того, что в дом пожаловал «жених».
Лет в тридцать он решил, что всю эту мороку пора как-то
заканчивать. Пора «остепениться», «завести семью и жить нормальной жизнью», тем
более все институтские приятели уже были взрослые дядьки, имели детей и жен, и
не по первому разу. А Василий Артемьев все ходил в «женихах», все ночевал по
чужим домам, изредка приводил к себе подружек, которые так же зорко, как и их
мамочки, поглядывали по сторонам, оценивали, прикидывали. Почему-то ему было
неприятно, когда девицы приходили к нему в квартиру, и он всячески старался от
их визитов уклоняться, и не понять было, в чем дело. Но как-то не готов был он
делить невесть с кем свою личную жизнь, свой диван, свою кухню, где все было
именно так, как ему хотелось, — кофейная машина, маленький столик с диванчиком,
телевизор на подставке, его собственный мир, который был ему важен и нужен
гораздо больше, чем девицы.
