— Алло.
— Валерия Алексеевна?
Она быстро отняла телефон от уха и посмотрела. «Разговор №1»
— было написано в окошечке.
— Да.
— Это Андрей Боголюбов. Вы… знаете меня?
— Бо-го-лю-бов, — одними губами произнесла Лера. Полянский
стремительно придвинулся и сунул ухо в телефон. От его уха тонко пахло
какими-то сладкими духами, так что у Леры моментально защипало в носу.
— Мне хотелось бы с вами поговорить. У вас есть пять минут
времени?
— А вы…где?
— Здесь. Я вас вижу. Вы сидите с помощником на диване, у вас
глупый вид, потому что вы оба слушаете один телефон!
Вот черт! Заставив себя не смотреть по сторонам и не искать
его взглядом, она спросила небрежно:
— Здесь — это где?
— В ресторане напротив, через холл. Может быть, мы
поговорим?
— Хорошо, — сказала Лера и поднялась. — Мы идем.
— Отлично.
И голос в трубке пропал.
— Пошли, — сказал она Полянскому и сунула телефон в карман.
— События развиваются стремительно.
В тот момент, когда они вошли в ресторанные двери, из лифта
под часами вывалилась Мелисса Синеокова, беспрестанно сморкавшаяся в огромный
клетчатый платок.
Этот платок — Васькин, конечно, — невесть как попал в ее
сумку с вензелями и теперь, в ее одинокой простуженной жизни, служил
единственным утешением.
Кивнув швейцару, Мелисса вышла на улицу, прищурилась на
солнце и зябко поежилась. Температура все поднимались, и она мучительно мерзла,
тряслась просто.
— Такси? — спросил швейцар, и Мелисса помотала головой, ей
не нужно было такси. Оцепление уже сняли, полосатые ленты размотали, только на
той стороне, где замертво упал бедный лидер правой фракции, еще проводились
какие-то «следственные действия» — стоянка была расчищена от машин, стояли железные
турникеты и ковырялись и курили люди.
Мелисса смотрела, наверное, одну секунду, и тут к подъезду
подъехала машина, довольно грязная и не слишком новая, и шофер, потянувшись
через сиденье, открыл ей переднюю дверь:
— Садитесь.
Согнувшись почти пополам и вздыхая, она полезла в машину,
уселась, кое-как пристроила ноги, чихнула и утерла нос.
— Куда мы едем?
— Недалеко, — непонятно ответил шофер, нажал на газ, и
машина пересекла площадь и покатила в сторону адмиралтейского садика. Слева был
Исаакий, и Мелисса все выворачивала шею, чтобы посмотреть на него поближе, но
строительный забор испортил весь вид. Машина не спеша продвигалась по узкому
проходу между длинным желтым домом и серым строительным забором.
Восхитительное сочетание, особенно для воспаленных глаз.
— Да что это она выдумала? — невнятно из-за платка спросила
Мелисса у водителя. — Она же знает, что я болею!
Ни впереди, ни сзади не было ни одной машины.
Как ни в чем не бывало водитель пошарил под сиденьем,
вытащил из-под него какую-то штуку, взялся за нее поудобнее — Мелисса смотрела
с интересом — и деловито пустил струю прямо в лицо знаменитой писательнице.
Она замахала руками, вытаращила глаза, стала хватать ртом
воздух и уже через секунду ничего не видела и не слышала.
Когда она обмякла на сиденье и закатила глаза, водитель
перестал закрываться рукавом, опустил стекло со своей стороны, перехватил руль
и нажал на газ.
Баллончик полетел в окно. Машина повернула налево.
В пустом четыреста шестнадцатом номере, под красным пледом
надрывался мобильный телефон, который Мелисса, конечно же, позабыла.
«Вызывает Василий» — было написано на экранчике.
Эта надпись почему-то всегда казалась Мелиссе очень смешной.
* * *
Полянский, под каким-то предлогом вышедший из ресторана,
издалека, из-за стеклянной стены, покачал головой отрицательно. Значит,
Константинова не нашел.
Да что за дела такие?!
— Вы будете обедать?
Лера с удовольствием пообедала бы, но температурная
писательница, страдающая в номере, невидимо взывала к ее совести. Надо бы
отправить кого-нибудь к ней в номер за билетом — его нужно поменять на
сегодняшнее число. Лера была неумолима — она заберет ее в Москву и сдаст с рук
на руки Василию. Еще не хватает, чтобы Синеокова заполучила воспаление легких и
вогнала нацию в тоску и печаль!
Нация очень любила Мелиссины детективы.
— Я-то в любом случае пообедаю, — сообщил Боголюбов. — С
голоду подыхаю. Жена решила меня салатами взять. Любовью она меня не добила,
так теперь на салаты перешла, и вот от них-то я и сдохну скоро!..
Полянский подошел, официант выдвинул ему стул, он уселся и
сразу же заложил ногу на ногу, как бы демонстрируя, что с ним никакого панибратства
быть не может.
— Пообедаем? — спросила у него Лера. — А то что же господин
Боголюбов будет один стараться!
Полянский пожал плечами.
Иногда Лера его ненавидела. Ну что это такое?! Ей необходима
действенная поддержка, а он сидит себе, пожимает плечами, толком ничего не
говорит, зато ногу на ногу шикарно закладывает.
Именно из-за Полянского и своего раздражения она приняла
решение:
— Пожалуй, я буду обедать. Вы здесь бывали раньше, господин
Боголюбов? Что тут есть вкусного?
— Называйте меня Андреем.
— А вы меня Лерой.
— О'кей. Вкусно здесь все. Русская кухня, как вы можете
заметить. Блины с икрой, семга, щи буфетские и нарзан. Водку вы пить, конечно,
не будете?
Вопрос был задан так, что ответить на него можно было только
«конечно, буду», чтобы не показаться ханжой и лицемером, то есть лицемеркой, и
Лера ответила:
— Конечно, нет.
— Понятно. А вы, господни Полянский?
— Боюсь, что нет.
— Ну, я так и знал. Что у трезвого на уме, то у пьяного на
языке. Трезвый пьяному не товарищ.
— Гусь свинье, — поправила Лера. — Русская народная
мудрость.
— Вот именно, мудрость. — Боголюбов быстро заказал себе обед
— и блинов, и икры, и борща с пампушкой, и утку с брусникой, и «лафитничек».
Лера подумала и заказала все наоборот.
Салат с рукколой, протертый суп, суфле и рюмку порто.
Боголюбов посмотрел уважительно.
