Потом Макс захотел есть, а город – не тот, который был у
сестры и ее соседа, старый, уютный, не слишком высокий, с липами и лавочками, а
другой – громадный, мрачный, переполненный людьми, машинами и свинцовыми
тучами, – все никак не кончался.
Потом он уже думал только о том, что устал и замерз, и о
том, как ему хочется есть, и еще о горячей воде, с силой бьющей из сверкающей
насадки, и о металлических кнопках на могучей собачьей шее, и о мягкости
круглой штуковины, на которой он в прошлый раз спал. Ему становилось стыдно,
когда он вдруг вспоминал о Маньке и о том, что совсем не думает о ней, а потом
он опять забывал и думал только о том, как дойдет и поест.
Только в арке он вдруг вспомнил про старикашку с его кружкой
– старикашка вполне мог закрыть окно на холодную белую щеколду, и Максу тогда
не влезть.
Так все и получилось.
Если бы не было дождя, он бы переночевал в кустах бузины и
сирени, а утром караулил бы у ворот, когда выедет черная блестящая машина.
Дождь шел, и Максу страшно было представить, что он до утра просидит в “устах,
голодный и мокрый.
Очень трудно жить “своей” жизнью, когда в кармане ни гроша,
хочется есть, зубы стучат от холода и усталости, и негде ночевать, и
неизвестно, как дожить до завтра.
А завтра что? Завтра что поесть и где согреться?
Руки совсем заледенели, и Макс сунул их под мышки. Ветер
приналег на кусты, швырнул в лицо колючую, холодную воду, стукнул рамой над
головой.
Макс привстал и посмотрел. Рама медленно приотворилась,
покачалась и замерла. Он даже не поверил. Выходит, окно открыто? Выходит, он
просто слабо тянул?!
Макс поднялся, выпростал руку и потрогал раму – открыто.
Несколько раз оступившись, он влез на кирпичный парапетик и толкнул вторую
створку. Она бесшумно открылась внутрь, в сухое и светлое нутро подъезда.
Где-то там, глубоко, пело радио.
Очень осторожно Макс перелез через подоконник и постоял,
прислушиваясь. Все в порядке. Шум дождя отдалился, стал другим. На гранитный
пол с Максовой куртки громко шлепались тяжелые капли.
Стараясь не стукнуть, Макс прикрыл окно и опрометью бросился
вверх по лестнице. Толстые старые стены отражали тяжелое дыхание. Он взлетел на
шестой этаж и позвонил. Подождал и позвонил еще раз.
Никаких звуков не доносилось из-за металлической двери –
умный Макс еще вчера понял, что дверка-то металлическая! – только слышались
какие-то отдаленные размеренные удары.
Значит, все-таки его нет дома.
Зря Макс так старался, так долго шел и так надеялся, что
сосед ему поможет. Его нет дома. Конечно. Он подождал и еще позвонил,
долго-долго не отпуская палец.
Никого.
Это стало последней каплей. Макс Хрусталев не помнил, когда
он плакал в последний раз. Бабушка говорила, что он сильно плакал, когда Манька
уехала в Москву.
Изо всех сил вдавливая палец в черную кнопку, Макс заплакал.
Он плакал и утирался рукавом насквозь промокшей куртки.
* * *
Тинто Брасс все не уходил.
Мало того, что он стоял и смотрел, он еще стал поддавать
Архипова носом.
– Уйди, я тебя прошу, – выговорил Архипов с усилием, – пошел
вон!
Тинто вместо того, чтобы оскорбленно удалиться, неожиданно
схватил зубами тонкий проводок наушника и выдернул его из архиповского уха
вместе с группой “Deep Purple”.
– Спятил, что ли?! – заорал Архипов и тут услышал, как
непрерывным истерическим звоном заливается звонок у входной двери.
От неожиданности он выпустил штангу. Штанга проехалась по
предплечьям и со всей силой дала ему по шее. Архипов заорал и заматерился, выбираясь
из тренажера. Звонок захлебнулся и смолк. Тинто выплюнул наушник и гулко
залаял.
Архипов наконец выбрался, схватил полотенце и утер капавший
с физиономии пот. Не иначе Гаврила Романович Державный пришел осведомиться,
куда пропала девочка Маша, может, Владимир Петрович ее выселил? А то они с
Еленой Тихоновной волнуются.
Архипов накинул на плечи полотенце, подошел к двери и
посмотрел в “глазок”.
Никого. Странно.
В разогретом и натруженном позвоночнике зажужжало острое
веретенце – вж-ж, вж-ж…
Архипов еще раз посмотрел.
Подошел Тинто Брасс и сунул нос в щель.
– Кто там, Тинто? – негромко спросил Архипов. – Ты знаешь?
“Я-то знаю, – отозвался Тинто. – Сказать не могу, как всякая
собака”.
Архипов взглянул на него.
“Час назад я отвез труп юриста Маслова за Кольцевую и
оставил так, чтобы утром его непременно нашли. Потом я еще снял ковер и запихал
его в свою машину. Нож, которым был убит юрист, лежит в моем письменном столе.
Может быть, труп нашли гораздо раньше, чем я предполагал, и
теперь хотят получить объяснения?”
Веретенце превратилось в шило, которое впилось и с хрустом
проткнуло кости и нервы.
Архипов еще раз вытер лицо и распахнул дверь. На площадке
никого не было. Тинто Брасс протиснулся мимо него и потрусил к лестнице.
Архипов заглянул за угол и вниз. Тинто лениво гавкнул.
– Вот как, – удивился Архипов. – А я думал, пенсию принесли.
На ступеньках стоял Макс Хрусталев, по архиповским
сведениям, недавно отбывший в город Сенеж. Он стоял с задранной головой,
неловко повернувшись и свесив длинные, как у орангутанга, руки. По грязным
щекам было размазано нечто, подозрительно похожее на слезы.
– Здрасти, – выговорил он, завидев Архипова.
– Будь здоров, – отозвался Архипов. Шило выскочило из
позвоночника и пропало, оставив только тупую нестрашную боль. – Ты чего
печальный такой? Карточки украли?
– Че… чего?
– Поднимайся, – приказал Архипов. – Тинто, домой! Это ты
названивал?
– Я, – признался Макс и шмыгнул носом.
В присутствии бога Тора из учебника истории никак нельзя
было раскисать, но от облегчения и счастья слезы как-то сами собой наплывали на
глаза. Он сопел и отворачивался.
Тор пропустил его в квартиру, на блестящую плитку, за
которой простирался уютный ковер, следом тяжело вбежала собака, прогремели
замки.
Все. Кончились беды.
– Хорош, – сказал Архипов, с отвращением рассматривая его. –
Опять станем отмываться?
Макс молчал, расшнуровывая ботинки. Пальцы совсем замерзли,
плохо слушались, а шнурки сырые, так сразу и не развяжешь.
– А сестрица ваша нам сказала, что вы в Сенеж укатили.
Погостили, мол, пора и честь знать.
