– Конечно, умерла, – возразила Лизавета энергично, – но
ничего плохого нет в том, что я пред вами появилась! Я вижу, трудно вам постичь
весь смысл того, что происходит. Хотела лишь поговорить немного. Вас напугать –
и мысли не было такой!
– О господи, – проговорил Архипов и сильно ущипнул себя за
руку. За ту самую, которой касался белый шарф. Потом еще раз.
– Зачем вы боль себе приносите щипками? – поинтересовалась
Лизавета.
– У меня что-то с головой, – признался Архипов.
– В порядке и душа, и голова отличном. И комплекс всех
энергий, и все планы бытия в гармонии между собой приятной.
Архипов застонал.
– Хотела благодарность выразить свою, – деловито продолжила
Лизавета и смахнула с коленки клейкую кленовую почку, – за то, что вы обещанное
мне так выполняете усердно! Ведь только вы способны то постичь, чего никто на
свете больше не способен!
– Чего… не способен? – выдавил Архипов. Лизавета вздохнула и
сняла ногу с ноги.
– Душа, – сказала она с пафосом, – душа должна затрепетать и
взмыть на крыльях радостных того, что…
– Моя душа? – перебил ее Архипов, несколько приходя в себя.
– Лизавета Григорьевна, да что происходит-то?! Может, вы мне объясните?! Я ведь
ни черта не понимаю! Куда вы делись, зачем вы нам сказали, что умерли, что это
за дикое завещание?! Зачем вы его написали?!
– Со временем поймете это вы.
– С каким еще временем?!
– Времен река неспешна и сурова, всегда лишь вдаль течет, и
вспять не повернет она вовеки.
– Кто?
– Река.
– Какая река?
Лизавета вздохнула и повторила назидательно:
– Река времен.
– Да не нужна нам никакая река времен, мы и без нее
запутались совсем!
– Вы так прекрасно это говорите, – прошептала Лизавета и
всхлипнула.
– Что?!
– Мы. Вы говорите – “мы”, и это слово бальзамом радостным
вокруг все омывает.
– М-м-м, – опять застонал Архипов, – что же это такое?!
– Помочь вам не сумею я, но все же должна сказать, что по
заслугам каждый получает! Обиженным никто себя считать не может.
– Это вы о чем? – встрепенулся Архипов. – О завещании?!
– О завещании, конечно, говорю! Поймете вы со временем все
сами, пока же я ликую от того, что говорите “мы” и думы ваши несутся к цели,
словно быстрокрылые орлы!
Архипов тяжело задышал.
– Сегодня не бегите слишком долго, – озабоченно
напутствовала его Лизавета, – под дождик попадете, не дай бог. Вернусь, когда
смогу.
– Постойте! – крикнул Архипов, и тут что-то легко и звонко
стукнуло ему в висок.
Голова мотнулась вбок и назад, и прямо перед своей
физиономией он невесть как поймал грязный футбольный мяч.
– Извините, дяденька! Простите, пожалуйста! Это Димон кинул,
он маленький еще!
– А зачем ты Димону дал кидать?!
– Да я не давал, он сам кинул!
Архипов бросил мяч в разноцветную толпишку футболистов,
оттолкнув от себя ладонями.
Мимо шли люди, смеялись и разговаривали. Унылый дворник
накалывал на железный прутик бумажки и стряхивал их в пластиковый мешок. У
решетки визжали дети. Напротив, через аллею, продавали мороженое, небольшая
очередь стояла к синему ящику под зонтом.
У правой ноги пошевелился Тинто Брасс, поднял башку. Они
посмотрели друг другу в глаза – хозяин и собака.
– Ну что? – негромко спросил Владимир Петрович. – Что это
было?
Тинто не отвечал и не усмехался.
– Мы заснули, – строго внушал ему Архипов, – мы пригрелись
на солнышке и заснули оттого, что целую ночь прошлялись по чужим домам. Ты
понял?
Тинто смотрел недоверчиво.
– Да, – продолжал Архипов, не веря ни одному своему слову, –
мы заснули, только и всего. Нас разбудил мяч.
Тинто все молчал.
– Она умерла, – сам себя убеждал Владимир Архипов, – она не
могла оказаться здесь и говорить со мной. Так не бывает.
Он встал со скамейки – рядом шевельнулось что-то белое и
летящее, и сердце рухнуло вниз.
Ничего такого. Какая-то женщина, вовсе не похожая на
Лизавету, сидела далеко, катала туда-сюда коляску. Архипов перевел дух,
заставил сердце вернуться на место, посмотрел на небо – ни облачка, ни ветерка
– и опустил на нос очки.
– Бежим, Тинто, – скомандовал он мастиффу, – вперед.
И намотал на кулак звенящую цепь.
Он уже бежал и время от времени тряс рукой, которую как-то
непривычно терла цепь. Он помахал кистью, но неприятное ощущение осталось.
Тогда, не сбавляя хода, он размотал железный поводок и посмотрел.
На руке остался синяк. Самый обыкновенный синяк – там, где
он себя ущипнул, когда появилась Лизавета.
* * *
Когда он ввалился в квартиру, дождь разошелся не на шутку.
За окнами было черно, из открытой балконной двери несло запахом мокрого
асфальта и свежей воды.
Стаскивая кроссовки, из которых лилось на пол, Архипов
поскользнулся на плитке и чуть не упал. По носу скатывались крупные капли.
Штаны промокли насквозь.
Тинто Брасс широко расставил лапы и наклонился вперед.
– Не-ет! – закричал Архипов, прыгнул и накрыл мастифа
полотенцем – махровой простыней, которую Любаня специально для таких случаев
складывала под вешалкой. Он успел на одну секунду раньше, чем Тинто начал
отряхиваться, торопливо обтер монументальные бока, медвежью башку и
колонноподобные лапы.
– Сколько раз я говорил, чтобы ты на улице отряхивался!
Но Тинто не любил на улице. Перетерпев экзекуцию, он отошел
и все-таки отряхнулся, так сказать, всухую.
Себе Архипов налил ванну. Дождь начался, когда они добежали
до Солянки. Возвращаться было довольно далеко, и примерно на полпути на
Архипове уже не осталось ничего сухого. Тинто Брасса дождь сначала забавлял, а
потом он сказал, что, пожалуй, предпочел бы встретить непогоду на матрасе
“Уют-2000”.
Вода в ванне была очень горячей, и дрожь в позвоночнике
постепенно утихала.
Она же сказала ему – будет дождь. Она сказала – не бегайте
слишком долго.
Он не мог ее видеть и разговаривать с ней. Он не истеричная
барышня преклонных лет. Он точно знает, что может быть, а чего быть не может.
