Время от времени звонил телефон. Я всякий раз изумлялась, услышав голос Ринри. Я никогда не вспоминала о нем и не видела никакой связи между своей жизнью в Японии и в Бельгии: возможность телефонных разговоров между этими двумя мирами казалась мне такой же невероятной, как путешествие во времени. Ринри удивляло мое удивление.
— Что ты делаешь?
— Пишу.
— Возвращайся. Будешь писать здесь.
— Я еще и домработница Жюльетты. Я стираю ей белье.
— А как она справлялась без тебя?
— Плохо.
— Бери ее с собой.
— Отличная мысль. Ты женишься на нас обеих.
Он смеялся. Между тем я не шутила. Только при таком условии я могла бы согласиться на этот брак.
Прощаясь, он говорил:
— Надеюсь, ты вернешься скоро. Я скучаю по тебе. — И вешал трубку. Никаких упреков. Он был очень славный. Меня начинала мучить совесть, но это быстро проходило.
Постепенно звонки стали реже, потом прекратились совсем. Я была избавлена от тяжелейшей сцены, фальшивой и жестокой, которая называется разрыв. Я вообще не понимаю, как можно с кем-то порвать, разве что за какое-то страшное преступление. Сказать «все кончено» — это пошлость и ложь. Ничто не бывает кончено. Даже если совсем не вспоминаешь о человеке, он все равно живет в тебе. Если он что-то значил для тебя, то будет значить всегда.
А по отношению к Ринри это было бы особенно гнусно: «Знаешь, мне было с тобой очень хорошо, ты первый мужчина, с которым я была счастлива, мне не в чем тебя упрекнуть, я сохранила о тебе только самые лучшие воспоминания, но я больше не хочу быть с тобой». Я бы никогда не простила себе, если б сказала ему такую мерзость. Это осквернило бы наш прекрасный роман.
Я была благодарна Ринри за такой высокий класс: мне не пришлось ничего говорить, он понял все сам. И подарил мне тем самым идеальную любовную историю.
Однажды зазвонил телефон. Это был Франсис Эменар из издательства «Альбен Мишель». Он сообщил, что 1 сентября 1992 года собирается выпустить в Париже «Гигиену убийцы». Начиналась новая жизнь.
В начале 1996-го мне позвонил из Токио отец.
— Мы получили от Ринри извещение о свадьбе. Он женится.
— Здорово!
— На француженке.
Я улыбнулась. Он не разлюбил язык Вольтера.
В декабре 1996 года токийский издатель пригласил меня на презентацию японского перевода «Гигиены убийцы».
В самолете Брюссель-Токио я чувствовала себя довольно странно. Сбежав из своей любимой страны, я не видела ее почти шесть лет. За это время столько всего произошло. Десятого января 1991 года я была уборщицей сортиров, взявшей расчет. Девятого декабря 1996-го я оказалась писательницей, прилетевшей отвечать на вопросы журналистов. При таких перепадах это уже не карьерный рост, а что-то вроде подмены личности.
Пилот, наверно, получил специальные распоряжения: мы не пролетели над Фудзи. В Токио мне мало что показалось знакомым. Сам по себе город не очень изменился, но он перестал быть для меня зоной исследований. Меня возили на посольской машине на приемы и пресс-конференции, где журналисты обращались ко мне с глубоким почтением и задавали серьезные вопросы. Я отвечала что в голову придет, и мне было неловко оттого, что они старательно всё записывают. Мне хотелось крикнуть: «Что вы, я же шучу!»
Мой японский издатель устроил по случаю выхода книги коктейль. Была масса народу. Тринадцатого января 1996 года я увидела в этой толпе лицо, которого не видела с 10 января 1991-го. Я бросилась к нему, назвав его по имени. Он назвал по имени меня. Я замерла. Я рассталась с мальчишкой весом не больше шестидесяти килограммов, а сейчас передо мной стоял молодой мужчина, весивший не меньше девяноста. Он улыбнулся и сказал:
— Я растолстел, да?
— Что случилось?
Я прикусила губу, задав идиотский вопрос. Он мог бы ответить: «Ты уехала». Но он тактично удержался и только пожал плечами, как всегда.
— Ты не изменился, — сказала я, улыбаясь.
— Ты тоже.
Мне было двадцать девять лет, ему двадцать восемь.
— Говорят, ты женился на француженке.
Он кивнул и извинился: жена не могла сегодня его сопровождать.
— Она дочка генерала.
Я расхохоталась, как когда-то, над непредсказуемостью его поступков.
— Чертов Ринри!
— Чертов я!
Он попросил меня подписать ему экземпляр «Гигиены убийцы». Не помню, что́ я написала.
Другие гости ждали автографа. Надо было прощаться. И вдруг у меня земля ушла из-под ног.
Ринри сказал:
— Разреши подарить тебе братское объятие самурая.
Его слова пронзили меня. Я так рада была видеть Ринри и вдруг ощутила нестерпимую боль. Я бросилась ему на шею, чтобы не расплакаться. Он прижал меня к себе, я прижала его к себе.
Он нашел точные слова. Он искал их больше семи лет, но все-таки нашел, и они не опоздали. Когда он говорил о любви, меня это не трогало, потому что слово было неверное. Но сейчас он действительно выразил то, что нас связывало. И когда прозвучали правильные слова, во мне наконец открылись шлюзы.
Во время нашего объятия, длившего десять секунд, я разом почувствовала все, что должна была чувствовать на протяжении семи лет.
Это было невероятно сильно — семь лет эмоций, прожитые за десять секунд. Вот, значит, как называется то, что было между Ринри и мной, — братское объятие самураев. Насколько же это выше и прекраснее, чем банальная любовная история.
Потом самураи разжали объятия. Ринри благородно ушел не оглянувшись.
Я закинула голову, чтобы из глаз не покатились слезы.
Я была самураем, подписывающим книги, и меня дожидался следующий гость.
