— Вам нравится? — спросил он.
— Да, мне нравится сочетание темного камня с серебром. Очень элегантное ожерелье.
— Оно ваше.
Ринри застегнул его на мне. Я растерялась. Когда мы остались наедине, я сказала:
— Твой отец сделал мне роскошный подарок. Как его отблагодарить?
— Если ты что-нибудь ему подаришь, он тебе подарит вдвое больше.
— Что же делать?
— Ничего.
Он был прав. Единственный способ избежать эскалации щедрости — мужественно принимать пышные подношения.
Я переселилась в свою крохотную квартирку. Ринри был слишком тактичен, чтобы напрашиваться в гости, хотя не раз закидывал удочку, но я упорно не клевала.
Он часто звонил. И выражался с комичной церемонностью, очень забавлявшей меня, тем более что говорилось это всерьез:
— Здравствуй, Амели. Я хотел бы справиться о состоянии твоего здоровья.
— Все отлично.
— В таком случае не пожелаешь ли ты со мной встретиться?
Я хохотала. Он не понимал почему.
У Ринри была восемнадцатилетняя сестра, которая училась в Лос-Анджелесе. Однажды он сообщил, что она на несколько дней приехала в Токио на каникулы.
— Я заеду за тобой вечером и познакомлю вас.
Голос его звучал взволнованно и торжественно. Я приготовилась пережить нечто важное.
Усевшись в «мерседес», я обернулась, чтобы поприветствовать девушку на заднем сиденье. Меня поразила ее красота.
— Амели, это Рика. Рика, это Амели.
Она поклонилась с прелестной улыбкой. Ее имя меня разочаровало — в отличие от всего остального. Она была настоящим ангелом во плоти.
— Ринри мне много говорил о тебе, — сказала она.
— Он мне о тебе тоже много говорил, — сказала я.
— Обе вы врете. Я никогда много не говорю.
— Это правда, он никогда ничего не рассказывает, — подхватила Рика. — Он мне страшно мало о тебе говорил. Поэтому я уверена, что он тебя любит.
— Значит, тебя он тоже любит.
— Ничего, если я буду говорить с тобой по-английски? По-японски я делаю много ошибок.
— Кто-кто, а я их точно не замечу.
— Ринри все время меня поправляет. Он хочет, чтобы я была совершенна во всем.
Она и так была выше всякого совершенства. Ринри повез нас в парк Сироганэ. В сумерки здесь было настолько безлюдно, что казалось, будто мы не в Токио, а в каком-то сказочном лесу.
Рика вытащила из машины большую сумку. Она достала оттуда шелковую скатерть, сакэ, стаканы и пирожки. Расстелила скатерть на земле, села и пригласила нас последовать ее примеру. Ее грация меня покорила.
Мы выпили за встречу, и я спросила, из каких иероглифов состоит ее имя. Она написала их на земле.
— Родина ароматов! — воскликнула я. — Это так красиво и так тебе идет!
Когда я узнала, что значит по-японски ее имя, оно перестало казаться мне некрасивым.
Жизнь в Калифорнии сделала ее намного более общительной, чем ее брат. Она прелестно щебетала. Я жадно наслаждалась. Ринри был очарован так же, как и я. Мы любовались ею, как удивительным чудом природы.
— Ладно, — сказала она вдруг. — А где фейерверк?
— Сейчас принесу, — сказал Ринри.
Я ахнула. Он вытащил из багажника чемодан, оказавшийся специальным чемоданом для фейерверков — я сразу вспомнила чемодан для фондю. Ринри разложил на земле пиротехнические принадлежности и объявил, что готов начинать. Через мгновение, под ликующие возгласы Рики, небо обрушило на нас разноцветные снопы и звезды.
На моих изумленных глазах брат преподносил сестре не просто доказательство, а зримое выражение любви. Никогда еще он не был мне так близок.
Когда потрескивающее зарево над нашими головами погасло, Рика огорченно воскликнула:
— Как, уже все?
— Есть еще палочки, — сказал Ринри.
Он достал из чемодана охапку тоненьких палочек и раздал нам по целому пучку. Он зажег всего одну, но пожар вспыхнул сразу везде. Каждая палочка порождала вихрь кружащихся искр.
Ночь серебрила бамбуки парка. Наш огненный апокалипсис отбрасывал золотые блики на их светлую матовость. Брат и сестра наслаждались звездными россыпями. Это были двое влюбленных друг в друга детей, и я смотрела на них как зачарованная.
Они допустили меня в свое общество, какой подарок! Это больше, чем выражение любви, это выражение доверия.
Сладкая вата света постепенно угасла, но очарование не рассеялось. Рика восхищенно выдохнула:
— Как было хорошо!
Я разделяла любовь Ринри к этой счастливой девочке. Было что-то нервалевское в атмосфере умирающего праздника с прекрасной таинственной девушкой. Нерваль в Японии, кто бы мог подумать?
На следующий вечер Ринри повел меня есть китайскую лапшу в какую-то забегаловку.
— Я очень люблю Рику, — сказала я.
— Я тоже, — ответил он с растроганной улыбкой.
— Знаешь, у нас с тобой есть кое-что общее. У меня ведь тоже любимая сестра живет далеко. Ее зовут Жюльетта, и расставаться с ней было нечеловечески тяжело.
Я показала ему фотографию своей несравненной сестры.
— Красивая, — сказал он, внимательно ее разглядывая.
— Да. Больше, чем просто красивая. И я по ней очень скучаю.
— Понимаю. Когда Рика в Калифорнии, я тоже по ней ужасно скучаю.
Сидя перед миской лапши, я впала в элегическое настроение. Сказала, что разлука с Жюльеттой была для меня как ампутация и только он один может меня понять. Объяснила, как сильно мы привязаны друг к другу, как я ее люблю и какое безумное насилие учинила над собой, уехав от нее.
— Мне действительно необходимо было вернуться в Японию, но почему такой ценой?
— А почему она не поехала с тобой?
— Она хочет жить в Бельгии. У нее там работа. И у нее нет такой страсти к твоей стране, как у меня.
— Вот и у Рики тоже. Она равнодушна к Японии.
Как же так, как это возможно, чтобы на таких необыкновенных девушек, как наши сестры, не действовало очарование Японии? Я спросила у Ринри, чему его сестра учится в Калифорнии. Он ответил, что программа у нее довольно туманная, а вообще-то она любовница одного из королей китайской мафии в Лос-Анджелесе по имени Чан.
— Ты не представляешь, какой он богатый, — сказал он, обреченно усмехаясь.
Меня это ошеломило, я не в силах была понять, как слетевший с небес ангел может по доброй воле жить с преступником. «Не будь дурой, — ответила я сама себе, — так устроен мир испокон веков». Я вдруг вообразила Рику в боа из перьев и туфлях на шпильках, шествующую под руку с китайцем в белом костюме. Я расхохоталась.
