С большой осторожностью Крис повернулся на бок и ударил кулаком в оштукатуренную стену.
Селена сидела на высоком табурете и ждала, пока Ким Кенли закончит мыть руки. Девушка шарила глазами по классной комнате, про себя отмечая широкие черные столы, стеллаж вдоль стены, на котором лежали рулоны бумаги всех цветов радуги, стойки для мольбертов, буйство красок. Учитель рисования вытерла руки о джинсовый фартук и с улыбкой повернулась к Селене.
— А теперь скажите, чем я могу помочь? — спросила она, решительно подтягивая табурет для себя.
Селена открыла блокнот.
— Я бы хотела поговорить об Эмили Голд, — ответила она. — Насколько я понимаю, вы были ее учителем рисования?
Ким печально улыбнулась.
— Да. Она была моей самой любимой ученицей.
— Я слышала, у нее был талант к рисованию, — подтолкнула ее к разговору Селена.
— О да! Знаете, она нарисовала декорации для клуба театралов. А в прошлом году выиграла художественный конкурс среди учащихся всего штата. Мы надеялись, что она поступит в колледж изобразительных искусств, замахивались даже на Сорбонну.
А вот это уже интересно. Давить могли не только родители — и ребенок чувствовал себя подавленным.
— Вы когда-нибудь чувствовали, что Эмили боится не соответствовать ожиданиям других людей?
Учительница рисования нахмурилась.
— Не знаю, был ли кто-то настолько требователен к Эмили, как она сама, — ответила Ким. — Многие талантливые личности стремятся добиваться совершенства во всем.
Селена откинулась назад, терпеливо ожидая, что Ким объяснит свои слова.
— Лучше приведу пример, — сказала учительница.
Она встала, отправилась в глубь класса и вернулась с полотном средних размеров, на котором был сделан набросок Криса.
Эмили Голд была не просто хорошей художницей, она явно была талантлива.
— Вот, пожалуйста. Узнаете Криса?
— А вы с ним знакомы?
Учительница пожала плечами.
— Немного. Через меня прошли все старшеклассники, в девятом я недолго у всех вела уроки живописи. Те, кто заинтересовался, записались на мои занятия живописью, остальные сказали «адьё». — Она печально улыбнулась. — Крис первым бы поспешил на выход, если бы не Эмили.
— Он тоже стал посещать ваши занятия?
— Господи, нет, конечно. Но он частенько наведывался, когда у него не было занятий, чтобы попозировать Эмили. — Она подняла руку к картине. — Вот один из множества рисунков.
— Вы всегда присутствовали в классе?
— По большей части. Я была поражена, насколько зрелые у них отношения. Когда работаешь учителем, часто видишь, как хихикают и обнимаются в коридорах, но отношения, которые связывали этих двоих, — редкость.
— Не могли бы вы объяснить подробнее?
Ким провела пальцем по губам.
— Думаю, самый наглядный пример — сам Крис. Он спортсмен, всегда находится в движении. Тем не менее он не возражал против того, чтобы несколько часов просидеть практически не шевелясь только потому, что его попросила об этом Эмили. — Она подняла картину с намерением отложить в сторону, но потом вспомнила, зачем, собственно, ее приносила. — Ах да, совершенство во всем. Видите? — Она вгляделась в полотно, Селена последовала ее примеру, но смогла разглядеть лишь наложенную слоями краску. — Эмили, кажется, раз шесть-семь переписывала этот портрет, работала над ним несколько месяцев. Говорила, что не может точно уловить его черты. Помнится, Крис, который чертовски устал позировать, сказал ей, что рисунок — не фотография. Но понимаете, в этом вся Эмили. Если она не может «схватить» портрет таким, каким его видит, значит, работа не годится. — Ким спрятала портрет за стопкой других. — Именно поэтому картина осталась у меня, Эмили не стала забирать ее домой. Честно признаться, я видела, как она уничтожила несколько своих работ, которые получились не совсем такими, как ей хотелось бы: она резала холсты или полностью зарисовывала картины. Я не могла допустить, чтобы эту постигла та же участь, поэтому спрятала ее, а Эмили сказала, что один из сторожей ее куда-то переставил.
Селена сделала карандашом пометку в блокноте, потом вновь подняла глаза на учительницу рисования.
— Эмили была склонна к самоубийству, — сообщила она. — Вам в последнее время не казалось, что она чем-то расстроена, не заметили ли вы каких-то изменений в ее поведении?
— Мне она ничего никогда не говорила, — призналась Ким. — Она вообще редко откровенничала. Она приходила в класс и сразу садилась за работу. Но стиль ее письма изменился. Я думала, она просто экспериментирует.
— Не могли бы вы показать мне ее работы?
Последняя работа Эмили стояла у мольберта рядом с большим окном.
— Вы ведь видели, как она изобразила Криса, — сказала Ким, словно пытаясь все объяснить.
Последняя картина Эмили была в красно-черных тонах. С холста скалился парящий в небе череп; сквозь пустые глазницы проглядывало пронзительно-голубое небо, подернутое тучами. Между желтых зубов свешивался язык — совсем как настоящий.
Эмили подписала картину. И назвала ее «Автопортрет».
Домработница Джордана, как и те шестеро, что работали до нее, наконец устала убирать и носиться с пылесосом вокруг гор бумаг, которые «ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя трогать», и уволилась. Откровенно признаться, уволилась она уже месяц назад, но в то время на пороге замаячило дело Криса, и у Джордана из головы совершенно вылетело, что у него некому убирать. Только сегодня вечером, лежа в постели и перелистывая свои записи, он заметил, что навязчивый запах исходит от его постельного белья.
Джордан вздохнул, встал с кровати, аккуратно разложил записи на комоде. Потом стянул простыни с матраса, скомкал и направился к стиральной машинке. Уже проходя мимо Томаса, который делал уроки перед телевизором, где шло «Колесо фортуны», он понял, что нужно, наверное, сменить постель и у сына.
В конечном счете, если бы Мария не уволилась, Джордан никогда бы не обнаружил «Пентхауз». Журнал выпал из спутанного клубка простыней, и адвокату оставалось только изумленно на него таращиться.
Наконец он вышел из оцепенения и поднял журнал. На обложке — фото женщины, вся в драгоценностях, но грудь противилась законам силы тяжести, а интимные места прикрывал низко свисающий бинокль. Джордан потер подбородок и вздохнул. Он совершенно растерялся, когда дошло до этого момента отцовства. Как он может приказать своему сыну выбросить журнал, если сам каждый раз приводит новую девку?
«Если собираешься начать этот разговор, — мысленно сказал он себе, — пусть уж и Томас послушает». С журналом под мышкой Джордан вошел в гостиную.
— Эй! — окликнул он сына, опускаясь на диван. Томас склонился над кофейным столиком, перед ним лежал открытый учебник. — Что читаешь?
