— Я отметила, что эта работа в корне отличается от ее обычных картин. Эмили ответила, что тогда ей хотелось изобразить именно это.
Барри принялась расхаживать перед свидетельской трибуной.
— Для художников необычно пробовать различные стили, техники?
— Не такая уж это редкость.
— Эмили пыталась заниматься скульптурой?
— Один раз, недолго, в десятом классе.
— Гончарным ремеслом?
— Немного.
Барри ободряюще кивнула.
— А акварель?
— Да. Но Эмили предпочитала масло.
— Но время от времени Эмили писала картины в не свойственной ей манере?
— Разумеется.
Барри медленно подошла к картине с черепом.
— Мисс Кенли, когда Эмили впервые попробовала писать акварелью, вы заметили какие-либо изменения в ее поведении?
— Нет.
— Когда занялась скульптурой, вы заметили какие-либо изменения в ее поведении?
— Нет.
Барри подняла портрет с черепом.
— Мисс Кенли, когда Эмили писала эту картину, она вела себя как-то необычно? Вы что-то заметили?
— Нет.
— Больше вопросов не имею, — закончила допрос Барри и положила картину на столик для улик лицом вниз.
В коридоре здания суда стоял длинный ряд стульев, которые были поставлены таким образом, как будто связывали два зала судебных заседаний. В любой день на стульях теснились спешащие адвокаты, люди, ждущие предъявления обвинения, свидетели, которым было запрещено разговаривать друг с другом. В течение двух предыдущих дней Майкл сидел в конце коридора рядом с Мэлани. В противоположном сидела Гас. Но сегодня впервые Мэлани было разрешено присутствовать в зале суда, поскольку показания она уже дала. Гас заняла свое обычное место, отчаянно пытаясь делать вид, что читает газету и не замечает, как в здание суда вошел Майкл.
Когда он опустился на стул рядом с ней, она сложила газету.
— Не стóит, — произнесла она.
— Что не стóит?
— Сюда садиться.
— Почему? Пока мы не обсуждаем вопросы, имеющие отношение к делу, никто не запрещает.
Гас закрыла глаза.
— Майкл, одно то, что оба мы дышим воздухом в одной комнате, имеет отношение к делу. Только потому, что ты — это ты, а я — это я.
— Ты видела Криса?
— Нет. Сегодня вечером пойду на свидание, — повернулась к нему Гас. И после раздумий: — А ты?
— Я думаю, это было бы неправильно, особенно если сегодня меня вызовут давать показания.
Гас едва заметно улыбнулась.
— У тебя странное представление о моральных принципах.
— На что ты намекаешь?
— Ни на что. Ты уже свидетель со стороны защиты. Крис хотел бы лично поблагодарить тебя за это.
— Вот именно. Я свидетель со стороны защиты. И сегодня, скорее всего, я пойду и напьюсь, чтобы забыть весь этот кошмар.
Гас полуобернулась к нему.
— Не надо, — сказала она, кладя руку ему на плечо.
Они оба уставились на эту руку, от которой исходил жар. Майкл прикрыл ее ладонью.
— Может быть, пойдем вместе со мной? — предложил он.
Гас покачала головой.
— Мне нужно в тюрьму, — мягко отказалась она. — К Крису.
Майкл отвернулся.
— Ты права, — спокойно произнес он. — Всегда следует поступать во благо детей.
Он поднялся и пошел по коридору.
— Мисс Вернон, — обратился Джордан к свидетельнице, — вы специалист по арт-терапии.
— Да.
— Не могли бы вы объяснить нам, что это такое? — ободряюще улыбнулся Джордан. — Здесь, в Нью-Гемпшире, с арт-терапевтом не часто встретишься.
На самом деле Сандра Вернон прилетела из Беркли. У нее был калифорнийский загар, короткие платиновые волосы и степень кандидата наук по психологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
— Мы занимаемся психическим здоровьем человека. К нам часто обращаются, и мы просим пациента нарисовать определенный предмет, например дом, дерево или человека. Основываясь на этих рисунках, на манере, в которой они выполнены, мы можем делать выводы о его психическом здоровье.
— Невероятно! — воскликнул искренне пораженный Джордан. — Вы можете, глядя на черточки и палочки, сказать, что происходит в мозгу другого человека?
— Несомненно. Работая с малышами, которые еще не умеют выразить происходящее с ними словами, по их рисункам мы видим, не подвергаются ли они сексуальному или физическому насилию. И тому подобные вещи.
— С подростками вам приходилось работать?
— Иногда.
Джордан встал за спиной у Криса и намеренно положил руку ему на плечо.
— А с подростками, находящимися в глубокой депрессии и подумывающими о самоубийстве, работать приходилось?
— Да.
— Вы можете, глядя на рисунок подростка, увидеть намеки на сексуальное насилие или суицидальные наклонности?
— Да, — заверила Сандра. — Рисунки отражают скрытые чувства, которые подавляются. Которые являются слишком болезненной темой, чтобы каким-то другим способом это могло всплыть на поверхность.
— Следовательно, к вам может прийти ребенок, в чьем поведении не заметны аномалии, а вы посмотрите на его рисунки и сможете сказать, тревожит ли его что-то в жизни?
— Определенно.
Джордан подошел к столу с уликами и взял рисунок Эмили, который она сделала в десятом классе, где были изображены мать и дитя.
— Не могли бы вы обрисовать психологическое состояние человека, нарисовавшего это?
Сандра достала из кармана очки в тонкой оправе и водрузила их на нос.
— Это рисунок эмоционально стабильного, уравновешенного человека. Как видно, лицо и руки пропорциональны, рисунок вполне реалистичен, ничто не кажется необычным или преувеличенным, использованы яркие краски.
— Спасибо. А как насчет этого? — спросил Джордан, беря портрет с черепом.
Сандра Вернон удивленно приподняла брови.
— Это совершенно другой случай, — заявила она.
— Вы можете нам объяснить, что вы видите на этом рисунке?
— Конечно. Начнем с черепа. Череп сразу же говорит мне, что человек, вероятнее всего, поглощен приближающейся смертью. Но еще больше скажет смешение красного и черного цвета на заднем фоне — свидетельство о суицидальных мыслях, зафиксированное во многих трудах по психологии. А также это грозовое небо. Часто мы видим, что люди рисуют тучи или дождь, когда встревожены или подумывают о самоубийстве. Но еще более тревожный знак — то, что художник нарисовал тучи там, где должны быть глаза. Глаза символизируют мысли человека. Я бы сказала, что решение художника нарисовать сгущающиеся грозовые тучи в глазницах настойчиво свидетельствует о том, что его неотступно преследуют мысли о самоубийстве. — Она перегнулась через свидетельскую трибуну. — Можно… можно поднести рисунок поближе?
