Я встала и надела свитер. Он был мне чуточку великоват, но выглядела я в нем отлично.
— Мне он очень нравится.
— Видишь, здесь есть пояс, — сказал Итон. — Так что можешь просто его ослабить, если сильно поправишься. Думаю, что сможешь надеть эту штуку, когда повезешь своих мальчишек домой из больницы. Он будет просто великолепно смотреться на фото.
— Так и сделаю, — согласилась я. Как мило, что Итон подумал о фотографиях. Он один из немногих мужчин, которому нравится составлять альбомы. Я взглянула на него и спросила, не займется ли он потом этим.
— Не хочу лишать этой чести Джеффри… но мне бы очень хотелось. Тебе решать.
— Джеффри все поймет, — сказала я, хоть и не была в этом уверена. Я надеялась, что так оно и будет. Это было единственное условие, при котором мог продолжаться наш роман.
Итон улыбнулся:
— А вот и еще подарок. — Он указал на белый конверт. На нем было написано: «Дарси и ее детям». Внутри лежал небольшой квадратик голубой бумаги. Я в недоумении разглядывала его.
— Что это?
— Образец, — пояснил он. — Хочу покрасить твою комнату в этот цвет. Там будет детская. Я собирался сделать тебе сюрприз, но потом подумал, что голубой — это слишком тривиально. Может быть, ты предпочтешь что-нибудь более… экстравагантное?
— Мне очень нравится этот цвет, — сказала я, чувствуя прилив нежности от того, что Итон, оказывается, не против, если я останусь у него после рождения детей. Много недель я ждала случая, чтобы заговорить об этом, и все не решалась. Я обняла Итона и поцеловала в щеку.
Он сказал, что смотрел кроватки и решил, что две как раз поместятся, если поставить их вдоль боковой стены. А навесную полку можно снять, застелить ее и использовать как столик для пеленания.
Я усмехнулась и сказала, что это замечательная идея.
— Теперь открывай свой подарок. — Я протянула ему сверток.
Он нетерпеливо сорвал обертку, разбросав обрывки в стороны, и увидел кожаную сумку, которая отныне должна была заменить его потрепанную нейлоновую. Моя единственная дорогая покупка за последние несколько недель. Уверена, что ему понравилось, потому что Итон немедленно ушел к себе, вынес свою старую сумку, вынул из нее все бумаги и переложил в новую, а потом повесил ее на плечо, слегка подтянув ремень.
— Великолепно, — констатировал он. — Я похож на настоящего писателя.
В последнее время он много об этом говорил. Кажется, дела его шли не очень.
— У тебя творческий кризис? — сочувственно спросила я.
— Да. Застрял на одной строчке: «Была темная дождливая ночь».
Я засмеялась и сказала ему, что все великие писатели время от времени переживали творческий кризис и что в новом году он непременно сильно продвинется.
— Спасибо, Дарси, — искренне поблагодарил Итон. — Я тебе очень признателен.
Потом мы забрались под одеяло на диване и посмотрели фильм «Эта прекрасная жизнь». В тот момент, когда дядюшка по ошибке отдает конверт с деньгами мистеру Поттеру, Итон нажал на паузу и спросил, можно ли ему перемотать это место.
— Эту часть фильма я смотреть не могу. Слишком печально.
Я согласилась. И пока грустные эпизоды чужой жизни неслись мимо, невольно задумалась о собственной, в частности о ссоре с матерью. Мы так и не общались с тех пор, как я послала ей весточку из Лондона. Я была убеждена, что первый шаг должна сделать она, но к концу фильма, где младшая дочка Джорджа Бэйли говорит: «Каждый раз, когда в церкви звонят колокола, у ангелочка вырастают крылышки», я решила смирить гордыню и позвонить домой.
Итон меня поддержал, и я, волнуясь, набрала номер. Когда раздались гудки, я чуть было не повесила трубку и схватила Итона за руку. После пяти или шести гудков мама ответила.
— Привет, ма, — сказала я, чувствуя себя маленькой нашалившей девочкой.
Она холодно поздоровалась, и вслед за тем наступила тишина. Моя мама — просто чемпион по злопамятности. Я вспомнила, как злилась на Рейчел и при этом была уверена, что сама такого не заслуживаю.
— Я помешала вам ужинать?
— Нет. Мы уже заканчиваем. Пришли Джереми и Лорен.
— Ну и как у них дела?
— Хорошо.
Я подождала, не спросит ли мама, как дела у меня и по-прежнему ли я живу в Лондоне. Она не спросила, и я пустила пробный шар:
— Я все еще в Лондоне. Ты ведь получила мое письмо? Она сказала, что еще до получения письма знала, где я, поскольку встретила в магазине мать Аннелизы. Она добавила, что было очень неприятно узнать о моем местонахождении от постороннего человека. Это был прекрасный повод на помнить маме, что я написала и позвонила пер вой. Но я сдержалась и сказала, что мне очень жаль, что так вышло. К тому же я так огорчила ее, ведь никакая мать не захочет, чтобы ее дочь буквально на следующий день после разрыва помолвки забеременела от другого. Я признала, что она была права насчет Маркуса.
— Он просто придурок, ма. Я порвала с ним. Теперь понимаю, что ты всегда хотела для меня только лучшего.
Итон стиснул мою руку и кивнул, как бы говоря: «Продолжай, ты молодец».
Я проглотила комок в горле, глубоко вздохнула и сказала:
— Знаешь, я прошла ультразвуковое обследование… и узнала пол ребенка.
— Это девочка?
— Нет. Я тоже думала, что будет девочка.
— Значит, мальчик. Замечательно, — равнодушно сказала мама.
— Ну… да. Но… если честно… это два мальчика. У меня двойня. Близнецы. Разве это не самая наилучшая новость на свете?
Я тут же вспомнила, как Рейчел поправляла меня, говоря, что «самая наилучшая» — это неправильно. Надо говорить «самая лучшая» или «наилучшая». Но сейчас, как мне казалось, это было совсем не важно. По мне так двойня — это именно самая наилучшая новость.
— Представляешь, ма?
Я заранее готовилась к худшему, но от этого легче мне не стало. Она меня не поздравила. Не спросила, как я назову детей. Не поинтересовалась, как я себя чувствую. Не сказала, что рада за меня. Мама лишь осведомилась, на что я, во имя всего святого, собираюсь жить с двумя детьми? У меня на глаза навернулись слезы, когда я принялась ее уверять, что все наладится, что ищу работу и, конечно, наверняка найду что-нибудь подходящее. Сообщила, что буду жить с малышами у Итона. (И благодарно ему улыбнулась.) Сказала, что мне очень нравится Лондон, дождь и все остальное. Потом пожелала ей счастливого Рождества и добавила, что люблю ее. Я попросила передать папе, Джереми и даже Лорен, что я люблю их всех и что скоро позвоню еще раз. Она ответила, что тоже меня любит, но слова прозвучали очень холодно, в них не было никакого чувства.
Повесив трубку, я закрыла лицо руками и заплакала. Итон погладил меня по голове и тихо произнес:
