Некоторые из них рассуждали точно так же. Бытовало, знаете
ли, примечательное выраженьице: «Война все спишет». И ведь никак нельзя
сказать, что оно какое-то неправильное, не отражает действительности – война
мно-ого списывала, иногда такое, что… Ну, это отдельная тема. Нам в данный
момент неинтересная, поскольку мы договорились потолковать о необыкновенном.
Я с таким встречался лишь раз в жизни. Дело было на Украине,
летом. Я тогда воевал взводным – матушка-пехота, старший лейтенант. Не хочу
выпячиваться, но мне по военному стажу, по заслугам и отличиям вполне бы
полагалось подняться и выше. Но меня на ротного двигать не торопились. Были,
между нами, мужиками, за спиной некоторые… выходки. Убей бог, ничего такого уж
плохого или отвратительного – так, эксцессы военных времен. Ну, однажды
шлепнули мои ребятки пленных, насмотревшись вдоволь на немецкие художества, и
все бы ничего, но среди них оказался какой-то хауптман, на которого
облизывалась дивизионная разведка. Со спиртным пару раз случались… загогулины.
И так далее, тому подобное. Бывало…
Ладно, как там по классике? Не будем отклоняться мыслью от
древа…
Прислали к нам однажды в роту новую санинструкторшу. То ли
Галя, то ли Оля, уже не помню точно. Пусть уж будет – Галя. Вот это была
деваха… Самая натуральная казачка, с Кубани или с Дона – откуда-то оттуда. Я до
этого казачек не видел вовсе, а увидел – обалдел, как все поголовно. Статная,
высокая, все при ней, волосы черные, глаза черные, как пройдет, как посмотрит…
По моему глубокому убеждению, красивых вообще нельзя было мобилизовать. Нужно,
чтобы они оставались в тылу, чтобы от них и дети рождались красивые. Тогда и
нация будет красивше. Вот вам мое стойкое убеждение. Нет, я понимаю: уродинки
тоже люди, неповторимые и полноправные… Но их, если что, как-то не так жалко. А
эту казачку просто невозможно было представить на обочине, в грязи,
закоченевшую. А ведь случалось и с красивыми, война для всех одна, я навидался…
Девки на войне себя вели по-разному, чего уж там. Иные
рассуждали, как я уже упоминал, в том же направлении: война все спишет, смерть
рядом посвистывает что ни день, и помирать в таких условиях целочкой как-то
глупо и обидно… Оборачивалось по-всякому. Попадались откровенные, простите за
некультурное словцо, бляди… а впрочем, блядь, она и на гражданке блядь, тут все
зависит от склонности души, и война совершенно не оказывает влияния на
характер. На войну приходят с гражданки с уже слепленным, сформировавшимся
характером…
Была самая натуральная военная любовь. Были незабвенные
пэпэжэ. Походно-полевые жены. Это уж, конечно, не у рядового и сержантского
состава. Ну, а когда дошли до Германии, по первости…
Так вот, казачка эта была из недотрог. Очень скоро клинья к
ней начали бить со страшной силой все, кто имел к тому хоть небольшую
возможность согласно занимаемому положению. Даже один из штаба дивизии зачастил.
Очень уж ему, изволите бачить, нужно знать, как идут дела в отдельно взятой
роте, какие там успехи в боевой и политической, а также моральный облик…
Этот ее прельщал, говоря по-старомодному. Мол, нечего такой
кралечке делать на передовой, где летают свинец с железом, и народ грубый до
полного оскотинивания. Я вас, Галя (или Оля), заберу в штаб дивизии, где
не в пример спокойнее и уютнее… В таком ключе.
Не знаю подробностей, но отшила она его так, что больше не
ездил. Точно, отшила. Я сам, каюсь и винюсь, не без греха. Была у меня
связисточка, и болтливая, так что я знал более-менее, что происходит в
занимаемых прекрасным полом хатах, какие там настроения, разговорчики и прочее…
Ну вот, я что-то никак не выворачиваю на главное… Ладно.
Наш комроты от этой казачки форменным образом осатанел.
Такое с каждым может случиться. Башню заклинит, как выражались танкисты – и
вперед.
Ох, он ее обхаживал! Так, что мы, взводные, над ним
временами втихомолочку ржали. И так, и эдак, и по-всякому, и на разные
кандибоберы. И к медалям он ее представит, и женится после войны, и любовь у
него настоящая, непритворная, какой на свете еще не было… Моя Женька
рассказывала, будто он однажды перед ней стоял на коленях, и довольно долго. Очень
может быть. Когда мужик теряет голову, жди любой дурости и самых неожиданных
поступков…
И как он ни старался, ему обламывалось. Как и всем прочим.
Дело зашло так далеко, что мы уже нахмуренно крутили головами – мог попросту
завалить откровенным силком, случалось и такое, когда человек оказывается в
полной власти поставленной самим перед собой задачи…
Ну вот, а к тому времени Женька мне стала рассказывать
интересные вещи – будто эта казачка потомственная ведьма. У них, мол, в станице
вся женская линия ихней семьи этим славилась чуть ли не с пугачевских времен.
И вроде бы она им гадала, что-то еще делала… Вот тут Женька мне ничего
конкретного не рассказывала, только ежилась. Я над ней посмеивался, говорил:
Жень, ты ведь девочка городская, комсомолка, кончила техникум связи, тебе ли
верить в эти бабские враки? А она ежилась и смотрела странно…
Мы тогда стояли в большой деревне. Месяц с лишним. Успели
эту деревню исходить и изучить вдоль и поперек. Я это специально уточняю.
С завязанными глазами могли из конца в конец пройти и отыскать любую хату.
Прихожу я вечерком туда, где мы квартировали – взводные и
комроты… Смотрю, ребятки какие-то особенно сосредоточенные. Оказалось,
командира окончательно повело. Хватанул спиртику – не допьяна, а так, для
куражу и смелости – и поперся к казачке. Предварительно объявив в узком кругу,
что терпение у него лопнуло, и сегодня он этот узелок развяжет раз и навсегда…
Завалит ее прямо в хате, и плевать на последствия, пусть потом жалуется, ему и
штрафбат не штрафбат…
Такая ситуация. А что прикажете делать? Идти следом и за
шиворот оттаскивать? И получить от него пулю в лоб? Его заусило так, что
лезть поперек его мечты мог только идиот…
Ну, что бы там ни было, а сон – дело святое. Улеглись мы
спать, как ни разбирало любопытство.
А утречком подхватились. Едва-едва рассвело, за окном этакая
молочная сизость… Подхватились мы от грохота – это командир так саданул дверью,
входя, что удивительно, как потолок не обвалился…
Вид у него… Какой-то необыкновенный у него был вид. Не
довольный и не разочарованный, ничего от привычных эмоций и настроения. Даже и
не подберешь слов. Грешным делом, мне подумалось сначала, что дело обернулось
совсем скверно: что он стал напирать, она ломалась, и он ее сгоряча…
В соседнем батальоне однажды было похожее. Там начхим осатанел подобным же
образом, и, получивши отпор, шарахнул в девку всю обойму. Наповал, конечно.
Спохватился, принялся стреляться, дуло в висок – а патронов-то в обойме больше
и нету. Повязали. Ну, трибунал, залп перед строем… Мы подумали сначала, что тут
то же самое…
Потому что он сел за стол с этим непонятным своим,
незнакомым видом, голову упер на руки и молчит. Долго молчал. Мы тоже
помалкивали – кто его знает…
Дайте, говорит, спирту. Где-то оставался…
