И, по роже видно, уже защелкала у него в голове машинка,
стал прикидывать, как из этого попа сделать партизанского связного. Или по
крайней мере сочувствующего лесным бандитам. Ну, гестапо, ясное дело, у них
свой порядок и отчетность…
Только смотрю я на этого попика, и начинаю думать, что на идейного
он не похож ничуточки. Обыкновенный сельский попишка, зашмурканный, всякого
куста боится. У меня такой, прости господи, состоял в осведомителях, и рабочий
псевдоним я ему дал – Архангел. Молодой был, любил пошутить…
Попишка обмер окончательно – и давай блеять, что он ничего
такого не имел в виду, и никаких убеждений у него нет. А читать он не
хочет оттого, что страшно ему. Покойник, мол, так и норовит из гроба
вывалиться…
А я смотрю по сторонам искоса, украдкой, как меня учили на
курсах. И вижу на рожах скорбящей родни примечательное такое выражение – словно
и не удивлены они, а пристыжены, что ли. Полное впечатление, что они прекрасно
знают, о чем попик болтает…
И дальше я работаю на чистых, учено говоря, инстинктах.
Вежливо отодвигаю моего пана Антона, чтобы не спешил клеить свою политику куда
только возможно – у меня ж свой порядок и своя отчетность – столь же вежливо
загоняю попа в угол и начинаю его разрабатывать.
Он от страха едва ли не писается, но упрямо твердит, что
говорит чистейшую правду: мол, покойник, хвала господу и на том, в его
присутствии не ходил и вообще не шевелился. Но вот, стоит только выйти
ненадолго, как находишь его, покойного, то есть, в совершенно другом положении…
И вот тут пошли лоб в лоб моя выучка – я к тому времени имел
кое-какой опыт – с моими же жизненным установками. С одной стороны, не верю я
ни в какую чертовщину. Еще и оттого, что тот, кто видел в работе нашего
полицайобермайстера, никаких чертей уже не будет бояться и верить в них не
станет…
А с другой – смотрю я на попа, смотрю я на присмиревших
родственничков и все сильнее убеждаюсь: стоит за этим что-то, ох, стоит, не все
так просто…
Сдаю я попа под присмотр одному из наших и берусь за вдову.
Вдова, путаясь в слезах и соплях, мне очень быстро выкладывает, что и в самом
деле тут имеет место быть некоторая несуразица: покойник и в самом деле в
гробу… того… маленечко ворочается. А поп, вместо того, чтобы отмолить его у
нечистой силы, как правильному служителю божьему и положено, сбежать норовит,
убоявшись трудностей…
Честно скажу, я разозлился. Не на шутку. Старшим в нашей
группе назначили меня, и, понятно, следовало показать себя перед начальством в
лучшем свете. А если при этом удастся утереть нос гестапо в лице Антона, то
получится совсем хорошо. Самое время начинать работать, качественно и вдумчиво.
А мне тут голову дурят ворочающимися покойниками…
Вдова обмерла, как давеча поп, и твердит прежнее – мол,
ближе к ночи покойник, того… Ворохается.
Ладно. Я решаю взять себя в руки, не дергаться попусту и
вести расследование спокойно. Приказываю, чтобы мне показали этого покойника,
из-за которого столько шума. Тем более что мне, как следователю, все равно
полагается осмотреть труп помимо тех, кто его уже осматривал…
Входим в соседнюю комнату. Полумрак, только в углу каганец
горит – какое в то время электричество в обывательском доме? – посреди
комнаты стоит основательная такая лавка, а на ней – трумна
[12]
.
Пустая. А покойник лежит на полу вниз лицом, так что превосходно видно входное
отверстие в затылке…
Тут вдова рушится в обморок, а кто-то из родственников
мужского пола берет меня за локоток и боязливо этак поясняет: когда все сюда
заходили в последний раз, покойник лежал в гробу по всем правилам, как им и
полагается…
Ну, не бардак? Спокойно, говорю я себе, не заводись. Работай
спокойно, как учили. У тебя ж будет время потом с ними со всеми по душам
поговорить, если выяснится, что это они шутки шутят над панами следователями из
самого Минска…
Начинаю отдавать распоряжения спокойным голосом, с ледяной
вежливостью. Мол, не будет ли панство так любезно положить родного усопшего
обратно в трумну, где ему самое место? А сам тем временем произвожу
визуальный осмотр комнаты. Там и смотреть нечего, практически пустая. Зеркало
занавешенное да лавка с гробом, а более никакой мебели. Окно тоже занавешено.
Поднимают они покойника. Зрелище еще то – потому что у него
имеется еще и выходное отверстие, отчего вместо нормальной физиономии
получилось черт-те что. Выходное отверстие всегда побольше входного, если не
знаете…
Ладненько. Убедившись, что покойника уложили нормально,
ухожу сам, увожу с собой всю ораву и начинаю работать, не отвлекаясь на всякую
чертовщину: опрашиваю родных касательно вещей сугубо земных, материальных –
насильственной смерти. Как положено, интересуюсь, кто где был, кто кого
подозревает, не замечали ли перед убийством чего-то подозрительного…
Протоколирую. И слышу, что в соседней комнате что-то
легонько этак шумнуло. Не особенно и громкий звук, вовсе не похоже, будто упало
что-то тяжелое. Просто легонький шум, и все тут…
Вхожу. А покойник опять на полу валяется. Вниз лицом, руки,
как и полагается, на груди скрещены, вытянулся весь, закостенел уже..
Думаю: вашу мать! Кто же со мной шутки-то шутит?
Закипаю, но держусь. Снова зову родственничков, велю
умостить покойного в гробу. Еще раз осматриваю комнату – никому постороннему
тут спрятаться решительно негде. Окошко изнутри заложено на шпингалеты, и
держат они, я проверил, крепко. Ну, мать твою…
Решаю провести следственный эксперимент. Ставлю снаружи, под
окошком, обоих своих хлопцев с ясным и недвусмысленным приказом: если кто-то
попытается лезть внутрь с улицы, брать живьем, но при необходимости применять
оружие. Возвращаюсь к родственничкам и продолжаю протокол с того места, где
остановился.
И, честно скажу, прислушиваюсь… Даже напутал в тексте…
Потом снова за стеной – шурх! Я – туда.
А он, холера ясна, опять на полу. Распахиваю окошко,
высовываюсь – стоят мои орлы на боевом посту и клянутся, что ни единой живой
души и близко не было.
Университетов я не кончал, но знаю, что такое летаргический
сон. Начинаю покойничка ощупывать и шевелить – служа в полиции, от шляхетной
брезгливости отвыкаешь (быстро, приходилось ворошить и не таких чистеньких –
уже активно зачервивевших)…
И очень быстро убеждаюсь, что никаким летаргическим сном тут
и не пахнет. Самый настоящий покойник, мертвее мертвого. Окоченел, еще не
пахнет, но пятна пошли. Застылый. С такой дырой в башке летаргического сна не
бывает, а случается только вечный. Но вот поди ж ты, не лежится ему…
Опять командую, чтобы положили на месте. Выгоняю всех,
остаюсь с ним в комнатке сам на сам.
Посижу, похожу, опять сяду. Подумал и закурил – авось не
обидится, свой брат, полицейский…
