Стою, коленки чуть дрожат, оглядываюсь. Батюшки мои… Вон
они, самоходочки, виднеются далеко внизу – и до них от того места, где я стою,
километра четыре. А стою я высоко на горе, над долиной. Один-одинешенек.
Ни одной живой души вокруг.
Меня холодным потом прошибло. И в этот момент испугался я не
столько этой странности, внезапного Ванькиного исчезновения, сколько того, что
мое отсутствие будет замечено. На языке уставов – а язычок этот строгий! –
такие вещи именуются «самовольное оставление расположения части» и караются по
всей строгости законов военного времени. Возьмут в оборот – и доказывай потом,
что не было у тебя злостных намерений…
Как я вжарил со всех ног в расположение! Пятки сверкали! Не
знаю, какие тогда были рекорды по бегу, но уверен, что я побил их все, сколько
ни есть…
Прибегаю к самоходкам – а там все осталось, как и было.
Никакой суеты, никто моего отсутствия не заметил. А у соседней самоходки сидит
его степенство, Ванька Масягин, ломтище хлеба наворачивает со сбереженным
пайковым сахарком – любил он пожрать от пуза…
Я ему, конечно, ничего не сказал – он-то при чем? Ясно же,
что увел меня от самоходок, затащил на гору, на вершину вовсе не Ванька, а
кто-то вроде Ваньки. Кто-то, кто прикинулся Ванькой Масягиным. Что же мне, его
по зубам бить за то, что какая-то погань именно им оборачивалась?
Слышал я о таких вещах у нас в Сибири, от стариков. На моей
памяти в натуре подобного ни с кем не случалось. Я и думать не мог, что такое
меня достанет, причем не дома, не в Сибири, а на этой поганой Западной Украине…
Старики говорили, что в таких случаях надо креститься. Но,
если вот так вот, совершенно невзначай, без задней мысли спросить: «Куда идем?»,
оно тоже вмиг пропадает. Правильно говорили.
Больше со мной ничего такого в жизни не случалось. Но долго
еще вздрагивал, когда меня звали куда-то идти, приглядывался к человеку и
окружающей обстановке. Иногда из-за этого случались сущие конфузы, но это уже
не интересно…
Куда ж он меня завести хотел, сука такая? Кто ж знает…
Люди с другой стороны
1. Беспокойный покойник
Получается нечто вроде каламбура, а? Беспокойный покойник…
Но что поделать, если все тогда так и обстояло?
Я при немцах служил в полиции. Был грех. Давайте избегать
крайностей и штампов, ладно? Я вам не буду свистеть про безвинную жертву
сталинских репрессий, как это нынче модно среди определенного народа. Не был я
ни безвинной жертвой, ни идейным борцом против коммунизма. Мне в свое время
просто хотелось жить по возможности уютнее и безопаснее, вот и все. За немцами
была сила, казалось, что они – насовсем.
И потом, никакой я не каратель. Хотите верьте, хотите нет.
Я, между прочим, был следователем крипо. Криминальная полиция. По-советски –
попросту уголовный розыск. Карателям потом давали срока невероятно увесистые,
да вдобавок многим – стенку. А я словил червонец, отсидел девять, в пятьдесят
четвертом годик срезали и выпустили. Карателям червонец обычно не давали…
В общем, я служил в крипо. Оккупация – вещь сложная, вы
только поймите меня правильно. Вот вы как думаете: наши завзятые советские
уркаганы с приходом немцев что, поголовно подались в подпольщики и партизаны?
Держите карман шире. «Совейцкая малина врагу сказала „нет“»? Это только они в
своих песенках так лепили. На самом деле любая смена власти, оккупация, все эти
резкие переломы – та самая мутная водичка, в которой хищные рыбки ловят своего
червячка… Кто гопстопничал при Советах, так и продолжал при немцах. А если
такие и подавались в партизанские отряды, то эти отряды были исключительно
бандами под партизанской маской. Настоящие партизаны их давили почем зря. Даже
смешно порой было думать: с одной стороны – мы, с другой – партизаны… «А ты не
воруй» – как Папанов говорил…
И потом, у немцев были свои уголовнички. Обыкновенные
уголовные элементы. И они тоже сплошь и рядом перебирались на
оккупированные территории, считая, что там им будет рай земной. А хрен в губки!
Конечно, на оккупированных теренах
[10]
и в самом деле не было
такого порядка, как в рейхе, но и никакой анархии не было. Все механизмы
работали четко, насколько это было возможно.
Но мы не о том… Короче, я занимался чистой уголовщиной, на политике
у нас сидели другие. И однажды послало меня начальство в командировку в
один небольшой городок, какой именно, никому не интересно. Какая разница?
Там стукнули полицейского. Бабахнули в башку из-за угла и
положили на месте. Внешне это вроде бы походило на обычные штучки подпольщиков,
но дело было темное. Имелись о том агентурные сообщения. Партизанскую версию,
понятно, тоже отрабатывали со всем усердием, со мной не зря поехал Антон из
гестапо, но, повторяю, была информация, что это никакие не партизаны, а
попросту не поделили что-то меж собой сами местные полицейские. То ли один у
другого отбил коханку, то ли тот, кто убил, хотел сесть на место того, кого
убили. Вот нам и предстояло провести следствие согласно заведенному немецкому
порядку.
Забегая вперед, я вам сразу скажу: как Антон ни дергался,
стараясь выслужиться по своей линии, но очень быстро выяснилось, что там и в
самом деле чистейший криминаль. Не только баба всему причиной, но и золото. Взяли
приличную кучку рыжья вдвоем, один соображал побыстрее и решил не делиться… Я
заранее про это рассказываю, потому что в самом расследовании нет ничего
интересного, никакой чертовщины. Чертовщина там была в другом совершенно…
Ну, мы приехали, пошли домой к покойному, когда уже
стемнело. Шли без опаски – немцы в том районе хорошо почистили округу, и потом,
через городок как раз перебрасывали на восток войска, там солдат было столько,
что ни один толковый партизан и близко б не полез… Время что-то около полуночи.
Ввалились мы туда в самый интересный момент, когда в доме
определенно что-то происходило: я, Антон и двое хлопцев из патрульной полиции,
которых мы на всякий пожарный прихватили с собой, только переодели в цивильное.
Мало ли зачем понадобятся. Если заранее есть сведения, что дело склизкое, лишняя
осторожность не помешает. В то время иногда крутили самые поганые комбинации.
Тот, кто его порешил, мог где-нибудь за городом и нашу машину подстеречь, а
потом свалить на партизан…
Зашли мы, а там – настоящий бардак. Родные орут, цепляются
за попа, а поп выдирается, норовит выскочить из дома и орет:
– Не буду я по вашему покойнику читать, не буду!
Ну, мы этот бардак пресекаем моментально – рявкнули пару
раз, все и притихло. Антон – мужичок был прыткий и жадный до карьеры – с ходу
хватает этого попа за глотку без всякого почтения к сану и ласково, тихонечко,
по своему обыкновению, у него интересуется:
– А объясните, кали ласка
[11]
, человек
добрый, отчего это вы не хотите читать по убиенному служителю закона и порядка?
Може, тут политика? Може, вы исключительно по красным читаете? Тогда так и
скажите, мы ж не звери, неволить вас не будем, негоже заставлять человека
поступать против убеждений…
