Ева вытащила коробочку с детской пухлощекой румяной физиономией на крышке. Белль заплясала еще активнее, запищала: «Ням!» – и рванулась к коробке.
– Погоди-погоди. – Это было нелегко, но Ева сумела удержать коробку на расстоянии вытянутой руки и заглянуть внутрь. Внутри лежали неаппетитные на вид кусочки вроде бы черствого хлеба в форме полумесяцев.
– Эти штуки выглядят неаппетитно.
Большие голубые глаза Белль опасно прищурились.
– Ням!
– Ты что – мне угрожаешь? А ты не видишь, насколько я больше тебя? Ты и вправду думаешь, что это сработает?
Теперь маленькие губки задрожали, а большие голубые глаза наполнились слезами.
– Ням, – всхлипнула она.
Одна крупная слеза выскользнула из глазика ипокатилась по розовой щечке.
– Ладно, это работает. – Ева вытащила один полумесяц, рассудив, что на крышке коробки не было бы ребенка, если бы ее содержимое не предназначаюсь для детей.
Белль схватила руку Евы вместе с печеньицем, подтянула ее ко рту и принялась грызть. Слезы чудом высохли и сменились солнечной улыбкой.
– Ням!
– Ты меня обыграла, признаю. Ты у нас ловкачка, верно? Но включать водокачки, чтобы получить желаемое? Это для слабаков. Это действует, но это не клево.
По-прежнему улыбаясь, Белль вытащила изо рта изжеванный полумесяц и попыталась впихнуть его в рот Евы.
– Нет. Спасибо. О господи, какая гадость!
– Ням! – настаивала Белль. Потом она шлепнула свою пухленькую попку на стол и принялась довольно грызть дальше.
Ева торопливо оглянулась, когда вприпрыжку вбежала Мэвис.
– Если ей этого нельзя, ты сама виновата. Нечего было оставлять здесь эти штуки.
– Спокойно, это ее нямнямчики.
– Да вроде бы она сама так и сказала. Если я правильно поняла.
Мэвис вытащила из сумки усеянный сердечками слюнявчик и повязала его на шею дочери.
– Они сильно пачкают.
– Ты ведь нарочно это сделала, верно? Свалила ее мне на руки и была такова.
Мэвис захихикала и пожала плечами.
– Ты меня раскусила. Но мне и правда надо было пописать.
– Зачем?
– Потому что пописать хотелось.
– Мэвис.
– Потому что она тебя любит, потому что ты уже перестала от нее шарахаться, как будто она бомба, начиненная дерьмом.
– Ну, дерьмо-то имеет место.
– Это верно. – Мэвис торопливо понюхала. – Но не сейчас. Она научилась называть тебя по имени. – Чтобы это доказать, Мэвис поцеловала Еву в щеку. – Даллас.
– Дас! – вскрикнула Белль и погладила липкой ручкой место, которое только что поцеловала ее мать.
Со сдавленным смешком Ева хотела было вытереть щеку ребром ладони, но Мэвис извлекла из упаковки влажную салфетку.
– Это мое имя?
– Ну, это ее версия. Она пока еще не может выговорить «Даллас». Говорить «Пибоди» тоже не умеет, но у нее уже получается «Макнаб».
– Наб! – Белль радостно замахала роняющим крошки печеньицем.
– И имя Рорка она тоже выучила.
– Орк!
– Орк.
Ева развеселилась и даже рассмеялась вслух, а малышка, услышав, что она смеется, принялась повторять нараспев:
– Орк! Орк! Орк!
А потом… эта хитрая девчонка отвесила поклон!
– Господи, Мэвис, да она – вылитая ты!
– У нее нежное любящее сердце папочки. – Мэвис извлекла из бездонной, по-видимому, сумки раскрашенное во все цвета радуги одеяльце, расстелила его на полу и усадила на него Белль. – Ничего, если я закрою дверь? А то вдруг она сделает марш-бросок.
– Отличная мысль, – кивнула Ева.
Мэвис закрыла дверь и плюхнулась в кресло для посетителей. Малышка мирно играла у ее ног.
– Ну? Как я справилась? – Мэвис перебросила ногу на ногу.
– Отличная работа, Кэнди.
– Я не перестаралась? Решила добавить бруклинский акцент и сиськи уже сегодня утром, когда готовилась. Этакий легкий допштрих.
– И то, и другое впечатляло. Я сама еле-еле тебя узнала. Ты навыков не растеряла.
– А какой кайф словила, ты не представляешь! Вспомнила старые добрые времена, обула лоха. Но это только один раз, – торопливо добавила Мэвис, – ради правого дела.
– Точно, – подтвердила Ева.
– А в чем состоит правое дело, так и не скажешь?
– Пока не могу.
– Ну и не надо. Потому что мне так активно не понравился лох! Нахальная эс-у-ка-а. Эс-тэ-е-эр-вэ-а, и при этом дешевая.
– И не надоедает тебе произносить бранные слова по буквам? Малышка даже не слушает.
– Как знать. Эта Оберман – слово на букву эс, и слово на букву бэ, и еще целая куча других слов, я ни за что на свете не произнесу их перед Белламиной. И знаешь что, Даллас? Она бы голыми руками вырвала у тебя сердце из груди.
– Я дала ей повод. Это часть правого дела.
– Просто береги свой зэ-а-дэ. Понимаешь, я была в шкуре мошенницы, чакры открыты, и такие флюиды уловила, что не дай тебе бог. Холодные и черные. Мы с доченькой хотим, чтобы наша Дас была здорова и в полном порядке. И чтоб надрала что надо кому надо.
– Собираюсь выполнить оба пункта плана.
Когда Белль помахала ручкой на прощание, Ева взяла кофе, села и принялась изучать уже полученные данные по детективам, переведенным из отдела Рене, и сравнивать их с тем, что сумел раздобыть Бакстер.
Она уже раньше читала их личные дела, послужные списки во время и после службы под началом Рене, а в одном случае и материалы по выходу на пенсию.
Ева очень внимательно присмотрелась к делу детектива-сержанта Сэмюеля Эллоу. Тридцать пять лет оттрубил, прежде чем подал рапорт о выходе на пенсию, из них тридцать один год и пять месяцев в отделе наркотиков до прихода туда Рене Оберман, а последние годы стажа – тоже в отделе наркотиков, но только в Шестьдесят восьмом участке в Бронксе.
Ева объединила его с парой других, показавшихся ей многообещающими, и провела серию вероятностных тестов. Ей понравилось, что компьютер в конечном счете согласился с ее внутренним чувством.
Она вышла в «загон», но не успела дать знак Пибоди, как к ней подошла детектив Кармайкл с коробкой в руках.
– У меня кое-что для вас есть, лейтенант.
Заметив, что копы за столами насторожились,Ева открыла коробку.
– Спасибо. А теперь объясни, почему ты даришь мне пряник в форме… Что это? Собачка?
– Да, тут сказано «Вожак». У меня сестра работает в пекарне, вот она его и испекла.
