Джеф сидел в тяжелом деревянном кресле рядом с большим, круглым, тоже деревянным столом. Он сидел и ждал прихода других людей. В то же время он стоял в стороне, в клубах стелющегося тумана, наблюдая за самим собой, сидящим за столом.
Вошел Боб Тингл — медленно, будто передвигаясь по пояс в воде. В левой руке он держал портативный компьютер, на котором сверху вращалась тарелка микроволновой антенны. Тингл кивнул тому Кэрду, который сидел в кресле, поставил компьютер на стол и сел. Тарелка перестала вращаться, обратив свою впалую поверхность на выпуклое лицо Джефа.
Следом за ним в комнату вошел плавно, словно вплывая, Джим Дунски с фехтовальной рапирой в левой руке. Он кивнул им обоим и, направив рапиру на Кэрда за столом, тоже сел. Предохранительный колпачок на конце рапиры растаял, и ее острие засверкало, как дьявольский глаз.
Ковыляя, появился Уайт Репп с серебристой, в форме пистолета телевизионной камерой-передатчиком. Невидимые, как в салуне, вращающиеся двери бесшумно вернулись на место. Ковбойские сапоги на высоких каблуках делали его выше остальных. Блестки, разбросанные по его костюму образца Дикого Запада, сверкали не хуже кончика рапиры. На огромной шляпе, напоминавшей перевернутый кверху дном десятигаллоновый ковш, красовался посередине яркий голубой глаз, обрамленный красным треугольником. Покачнувшись, он подмигнул разок Кэрду, а затем неподвижно, не прикрытый веком, уставился на него.
Репп сел, направив камеру на Джефа и положив указательный палец на кнопку пуска.
Пошатываясь, ввалился Чарли Ом, одетый в перемазанный белый передник поверх костюма. В одной руке он держал бутылку виски, в другой — небольшую рюмку. Усевшись, Чарли наполнил ее и молча предложил Кэрду.
Тот Кэрд, что стоял поодаль, в тумане, почувствовал, как по его ступням от пола поднимается какая-то вибрация. Ощущение было такое, будто до него дошла волна далекого землетрясения или пол сотрясается после удара грома.
В комнате с таким видом, словно перед ним простиралось Красное море, появился Отец Том Зурван. Его длинные каштановые волосы волнами спускались до самого пояса, подрагивая, словно дикие змеи в клубке. На лбу у него красовалась большая оранжевого цвета буква «S» — первая в слове «Символ». Кончик носа был размалеван ярко-голубой краской, губы окрашены в зеленый цвет, а усы — в голубой. Ниспадавшая до пояса каштановая борода поблескивала вплетенными в нее кусочками алюминиевой фольги, вырезанной в форме бабочек. Белую, спускавшуюся почти до пят накидку украшали большие красные круги, обрамлявшие шестиконечные, голубого цвета звезды. На идентификационный диск Отца Тома была нанесена лежащая на боку и открытая с одной стороны цифра 8 — символ прерванной бесконечности. В правой руке он держал длинную дубовую трость, слегка изогнутую на верхнем конце.
Отец Том Зурван остановился, зажал свой пастуший посох под мышкой и, сведя вместе кончики большого и указательного пальцев правой руки, образовал с их помощью характерный овальный знак; затем он трижды вписал в его пространство средний палец левей руки. Немного помедлив, он произнес:
— Не мог бы ты говорить правду и только правду?
Снова взяв трость в руку. Отец Том подошел к свободному креслу и сел, положив посох на стол таким образом, что изогнутый его конец указывал на Кэрда.
— Простите меня, отец! — произнес Кэрд, сидящий за столом.
Отец Том, улыбнувшись, еще раз повторил только что проделанный жест. Однако если в первый раз он показался Джефу непристойным, то теперь смотрелся скорее как благословение. Его можно было принять и за приказ, призывающий излить душу, выпустить на волю все затаенные, не дающие покоя мысли.
Последним в комнате появился Вилл Ишарашвили, одетый в зеленую робу, отделанную коричневыми полосами, и шляпу фасона «дымчатый медведь», составлявшие форму рейнджеров-лесничих из района Центрального Парка. Ишарашвили уселся в кресло и уставился на Джефа. Теперь все собравшиеся пристально смотрели на Джефа Кэрда, сидящего за столом. Все их внимание принадлежало ему.
— Ну, что же нам теперь делать? — вопрос этот они задали все хором.
Джеф проснулся.
Несмотря на то, что кондиционер работал на полную мощность, Джеф весь вспотел, и сердце билось учащенно.
— Может быть, я принял ошибочное решение, — пробормотал он. — Наверно, надо было оставаться в одном дне, быть единственным Джефом Кэрдом.
Мерный шум уборочных машин на улице убаюкал Джефа, и он снова заснул.
Утром, сидя за завтраком, Кэрд смотрел через окно на окруженный забором задний двор, в одном углу которого находился хозяйственный сарай, в другом — гараж, а в третьем — сад. В центре стоял маленький, однокомнатный домик из прозрачного пластика — студия, а в десяти метрах к западу от нее росла большая яблоня, усыпанная плодами. Однако прохожие, не знакомые с Озмой и ее причудами, вряд ли смогли бы определить, что за дерево возвышалось во дворе. Каждое яблоко было раскрашено Озмой на свой лад, а все вместе они создавали впечатление единого, цельного произведения, эстетически весьма привлекательного. Краску с яблок смыть было не так-то просто, но они вполне годились в пищу — ваза с фруктами стояла на столе.
Однажды Озма согласилась с желанием Джефа самому украсить кухню, и он оформил стены четырьмя картинами времен династии Танга [китайская императорская династия 618–907 гг. ], которые вносили дополнительное светлое ощущение. Джефу нравилась китайская манера письма, ощущение спокойствия и вечности, неизменно исходящее от изображенных на картинах человеческих фигур; они всегда размещались, немного в отдалении, небольшие, но очень существенные с точки зрения общего замысла. Люди на китайских картинах никогда не представали повелителями природы, наоборот, они являлись неотъемлемой частью окружающих их гор, лесов и водопадов.
Хотя у Озмы в роду было гораздо больше, чем у Джефа, китайских предков, она не уделяла этому обстоятельству сколько-нибудь заметного внимания. Она всегда вела себя как эксцентричная и даже немного агрессивная представительница культуры Запада.
Озма включила стоявший в углу магнитофон, чтобы проверить, не оставила ли Среда каких-нибудь сообщений. Ничего не было, так что, судя по всему, у Среды не было жалоб по поводу чистоты и порядка в доме.
Звонок в передней прервал завтрак. Озма, облаченная в рубашку до колен — столь тонкую и прозрачную, что она с таким же успехом могла бы вовсе не надевать ее, — вышла открыть дверь. Как и ожидал Джеф, пришли капрал Хиат и агент первого класса Сангалли. Одеты они были одинаково: зеленые фуражки с длинными черными козырьками, зеленые робы с эмблемой Санитарного отряда штата Манхэттен, у крашенные нашивками званий и наградными значками, коричневые сандалии и желтые перчатки.
Озма приветствовала их, сделав недовольное лицо по поводу их звучного, пьяного сопения, пригласила войти и предложила гостям кофе. Оба отказались и сразу же приступили к делу, бросившись вытирать пыль, мыть пол, натирать его мастикой и чистить мебель пылесосом. Озма вернулась за стол.
