Дункан волею судеб оказался вовлеченным в деятельность группы, которая абсолютно не вдохновляла его своими путями достижения целей. Может, после того, как он покажет себя в деле, ему откроют большее. Если нет, вряд ли он исполнится энтузиазма. К сожалению, он не сможет оставить ВПТ. Причислиться однажды — причислиться навсегда.
Может, и так.
Как оператор банка данных он получил бы при желании возможность разработать для себя новую легенду. Без сомнения, члены ВПТ, если они не дураки, вполне могли догадаться о его намерениях. Они установили бы специальную систему слежения, которая оповестила бы их, попытайся он предпринять что-нибудь в этом роде. С другой стороны, и Дункану никто не мешает установить свою систему для выявления их конкретных устройств. Впрочем, этот процесс бесконечен. Можно предвидеть и такое: внедрить систему контроля его системы контроля. Дункан даже представил себе зал с бесконечным числом «электронных зеркал».
Он рассмеялся, хотя и не чувствовал, чтобы в рот попала смешинка да и особого воодушевления не ощущал. Впрочем, ситуация, которую он мысленно представил себе, действительно показалась ему до смешного абсурдной. Если Бог и вправду существует, он и сам, наверняка, смеется над теми, кто создан по Его подобию. Впрочем, Его, наверно, настолько отвращает жизнь людей, что он давно уже покинул вселенную. Или, будучи всемогущим, уничтожил Себя и более не существует. И нет никакого противоречия с тем, что Он вечен и бесконечен. Если бы Бог пожелал этого, исчезли бы сами эти понятия.
Дункан вошел в дверь, за которой находилась прихожая, — общая для нескольких квартир. Вставив идентификационную карточку в щель, он открыл замок. Он переходил из комнаты в комнату, свет вспыхивал, едва он входил. Дункан немного постоял, глядя на вид, открывавшийся за огромным, до самого потолка, окном. Лос-Анджелес выглядел прекрасно, залитый светом от башен и мостов, от лодок и кораблей, плывущих по воде далеко внизу, от воздушных кораблей и самолетов. Зрелище было поистине чарующее и никак не должно омрачаться тревогой и грядущими неприятностями. Огромный город светился словно предвестник красоты, надежды и любви. Казалось, эти вечные понятия влетают в него, как мотыльки. Но… свет привлекает также и мух и глупцов. Граждане этого величественного города имели все, чтобы сделаться довольными и счастливыми. Так выглядела теория. В действительности было по-другому. «Всегда все было именно так, — бормотал он. — Если бы печаль, голод, боль, безумие, неврозы, физические болезни и разочарование можно было бы перевести в количественную область, действительно оказалось бы, что сейчас их намного меньше, чем когда-либо раньше? Разве общества, существовавшие в прошлом, не сочли бы наше новой Утопией?»
Homo sapiens никогда не бывает удовлетворен. По крайней мере всегда было много таких недовольных. Одиночество — чувство эндемическое… Дункан вполне мог судить об этом по своему собственному опыту и по тому, что он знал о других. Сейчас оно одолевало его. А ведь Дункан всегда считал, что уж он-то не особенно восприимчив к подобным эмоциям.
Одинок…
Эта мысль заставила его задуматься о Пантее Пао Сник. Как бы он хотел, чтобы она была здесь, в этих стенах. Он желал ее и с наслаждением рисовал себе долгую совместную жизнь. Мягко выражаясь, он был влюблен. Почему же тогда он не сказал ей об этом? Легко ответить. Сник ни разу ничем не показала, что испытывает к нему какие-то чувства, выходящие за рамки обычного дружеского отношения к коллеге. А есть ли у нее какие-то чувства к нему? Он должен знать правду. Возможно, что она сдерживает свои эмоции, как и он. Как-никак она была в прошлом органиком, а они всегда склонны скрывать свои чувства и личные отношения. К тому же у них попросту не было времени, чтобы выразить столь тонкое переживание как зарождающаяся любовь.
— Наверно, я уже испытывал к ней подобные чувства, когда был одним из персонажей моей прежней жизни, — громко произнес Дункан. — Иначе с какой стати я почувствовал бы влечение к ней сейчас? Все слишком внезапно. Наверно, проявляются какие-то прошлые события, которых, к сожалению, я просто не помню.
Он сделал себе коктейль и включил экран на стене, чтобы прочитать оставленные для него сообщения. Экран был пуст, и Дункан ощутил опустошенность. Вздыхая, он приготовил себе обед, а затем занялся уборкой квартиры, чтобы у его соседа из Среды не было причин для жалоб. Перемещаясь из комнаты в комнату, он урывками смотрел и слушал новости. По экранам бежал текст детального проекта предстоящего референдума, а диктор читал его. По всем вопросам предусматривалось отдельное голосование, затем гражданам предлагалось участвовать в заключительном опросе. Еще оставалось время, чтобы люди могли сформировать свою позицию.
Закончив уборку, которая не заняла много времени, благо дома он почти не бывал, Дункан вошел в стоунер.
17
Дункан сидел в центре своей рабочей комнаты в лаборатории Бода, принадлежавшей Бюро информации по ассимиляции, отделение в Лос-Анджелесе. Комната имела футов двадцать в диаметре, стены ее были сплошь закрыты квадратными десятифутовыми экранами. На круглом рабочем столе Дункана стояли двадцать миниатюрных компьютеров с мониторами. Кресло Дункана, снабженное электродвигателем, проворно перемещалось на специальном монорельсе по внутреннему периметру стола в форме большой буквы О. Каждый рабочий день в течение четырех часов Дункан находился здесь. Оставшуюся часть дня он был волен проводить по своему усмотрению — отправиться домой или побродить по магазинам, покататься на яхте по заливу, поиграть в кегли или заняться поисками любовницы. Служащим Бюро разрешалось также проводить в лаборатории по два дополнительных часа — поработать над программой Бюро или собственным исследовательским проектом.
Сейчас Дункан собирал информацию по заданию своего непосредственного начальника. Работа Дункана составляла небольшую долю обширной программы, осуществлявшейся уже несколько сублет. Дункан не считал ее особенно важной, хотя начальник неоднократно подчеркивал, что правительство придает ей особое значение. Дункан даже негодовал, считая ее очередной попыткой правительства совать нос в личную жизнь своих граждан. Он не знал, за каким дьяволом это делалось и какова официальная конечная цель программы. Его начальник тоже не мог внести достаточной ясности, но без конца твердил, что это обстоятельство значения не имеет.
«Нельзя достичь совершенства государства без обладания самой полной информацией», — любил повторять Порфирио Сэмюельс Филэктери. Его зеленые, словно молодые листья глаза с измененным цветом светились, когда он обычно взмахивал рукой, которая после депигментации имела полосатую светлую и темную окраску. «Эффект зебры» находился на пике моды, и каждый, кто обладал достаточным количеством кредиток для прохождения подобной процедуры, стремился раскрасить себя в полоску.
«Пусть многие данные, которые нам удалось собрать, еще долго не найдут применения. Зато, когда они, наконец, понадобятся, — будут под рукой. Поверьте мне, Эндрю, я не раз становился свидетелем того, как информация, пролежавшая невостребованной в архиве Бог знает сколько времени, вдруг оказывалась жизненно необходимой для какого-то проекта. Вот она — ждущая своего часа, живая и необходимая, вызываемая за секунду. Кто знает, какие еще нам предстоят проекты? Думаю, вам известно, сколь велики могут быть потери из-за нехватки или отсутствия нужной информации, когда какая-то часть проекта стоит на месте, задерживая продвижение других. Информация подобна спрятанному сокровищу. Нажатие кнопки, одна фраза открывает его с быстротой пробки, вылетающей из бутылки пенистого вина. Это просто сказочная вещь! Поэтому пусть вам не кажется, будто вы занимаетесь надуманной, ненужной работой. Вы приносите большую пользу. Если не этому поколению, то следующему, но вероятно — этому!»
