– Сию минуту, – сказал Бестужев, торопливо надевая
саблю.
– Полковник просил передать эту бумагу, он сказал, вы
ее просили…
Бестужев бегло просмотрел справку. Очередной тупик и
очередная тайна. Из опознанных покойников, поступивших к шантарским божедомам
за соответствующий период, ни один не ассоциировался с Кузьмой Штычковым, а
трое неопознанных, судя по беглому описанию, были совершенно другими людьми, не
подходили под описание Штычкова ни по возрасту, ни по внешним приметам… Что ж,
на войне именно это и называется – «пропасть без вести». Но – в мирное время, пусть
даже при яростном противоборстве охраны и ее врагов?! Убивали, конечно,
калечили – это было, но чтобы опытный филер пропал без вести… Бестужев даже не
мог припомнить прецедента.
– Пойдемте, – сказал он, стараясь держаться
непринужденно и корректно.
И все равно, как бы оба ни старались изображать мнимое
отсутствие эмоций, напряжение висело в воздухе. Бестужев с неудовольствием
ощутил виноватым себя – хотя, видит бог, он здесь вообще ни при чем…
История, разыгравшаяся в прошлом году, была банальной, как беседа
пьяных крючников. Штабс-ротмистр Рокицкий, довольно уверенно делавший карьеру в
Санкт-Петербурге, поскользнулся, цинично выражаясь, на форменной ерунде:
всего-то поставил якобы революционную подпольную типорафию, начавшую уже
печатать листовки возмутительного содержания, а потом якобы ее обнаружил и
накрыл. И даже успел получить Владимира.
Потом, увы, грянуло… Бестужев ни в армейские времена, ни
позже, в Отдельном корпусе, не страдал младенчески наивным взглядом на
российское бытие. Не только в Российской империи, но наверняка и в других
державах подобное случается чаще, чем думают прекраснодушные идеалисты. Даже
легенда отечественного уголовного и политического сыска Иван Путилин, как
выяснилось позже, был уличен в излишне вольном, в свою пользу, обращении с
секретными казенными суммами, что говорить о рыбешке помельче?
Строго рассуждая, вовсе не Рокицкий являлся
первооткрывателем подобного способа заработать орденок или внеочередное
производство. Не оскудела талантами земля русская, все придумали до него –
и постановку фальшивых типографий тоже. И многим эти шалости сходили с рук,
оставались без последствий, пусть даже все вокруг были в курсе. Невезение
Рокицкого оказалось в том, что он подвернулся под горячую руку в тот час, когда
срочно потребовалось организовать образцово-показательную порку. Нет ничего
хуже и в России, и за рубежом, как попасть под показательную борьбу с
прегрешениями. Кампании эти замышляются не с кондачка, проводятся пышно: реют
флаги и вымпелы, строятся шеренги, пуговицы драятся зубным порошком, парадные
шпицрутены чуть ли не бантами украшены… Потом все надолго затихает, до
следующей вспышки начальственного гнева.
Рокицкий подобным образом и подвернулся. Многим сходило, а
ему не сошло. Если разобраться, с ним поступили где-то даже и милостиво – не
уволили в отставку, не подвергли суду офицерской чести, всего-то навсего
отправили подальше с глаз долой, в Сибирь, – но карьера, вне сомнения,
после такого поворота оказалась разрушенной напрочь. Та же ссылка, если
подумать. Заранее можно предсказать, что с чинопроизводством и наградами отныне
будет обстоять самым печальным образом. Впору пустить пулю в висок – и
некоторые, между прочим, пускали, а некоторые – нет. Не столь уж простое дело…
Бестужев, спускаясь по лестнице, старался не смотреть на
бывшего сослуживца по Петербургу – и боялся, что тот расценит это как
демонстративное презрение, но что тут прикажете делать? Ситуация щекотливейшая…
Хорошо еще, Рокицкий попросту молчал, не пытался непринужденно беседовать,
делать вид, будто ничего и не было…
– Позвольте… – промолвил Бестужев с нескрываемым
неудовольствием.
Лакированную коляску, запряженную парой гнедых, еще можно
было перенести – хотя до жандармского управления всего-то полверсты.
[14]
Но вот два конных жандарма в качестве эскорта – это уже, как
выражаются картежники, законченный перебор-с…
Рокицкий, поняв, в чем дело, пожал плечами:
– Простите, таково распоряжение полковника. Надо
полагать, он решил оказать должный почет посланцу всемогущего генерала
Герасимова…
«Я считал его умнее», – подумал о Ларионове Бестужев,
но делать было нечего, пришлось лезть в коляску и восседать в ней полным и
законченным идиотом – прохожие на улице, все без исключения, с любопытством
таращились на неизвестного им офицера, явно представлявшего собой важную
персону, – иначе почему коляску сопровождают конные жандармы? В какой-то
миг Бестужев ощутил себя обезьянкой шарманщика – еще и оттого, что его
профессия предполагала скорее анонимность…
Поистине, грозная слава генерала Герасимова докатилась и до
этих богом забытых мест, до Ветропыльска…
Вчерашняя оговорка полковника о том, что иногда дворянское
происхождение для службы в Отдельном корпусе вовсе необязательно, несомненно,
касалась как раз Герасимова Александра Васильевича. Происходя из малороссийских
казаков, он некогда пытался стать инженером, но попал под циркуляр министра
Делянова «о кухаркиных детях», надежно отрезавший пути к образованию для
подобных «плебеев». С трудом поступив в Черниговское пехотное юнкерское училище,
Герасимов после окончания оного тянул лямку в запасных батальонах, где само
понятие «производство по службе» считалось величайшей редкостью, вроде находки
на улице бриллианта размером с вишню. Такое если и случается, то не чаще, чем
раз в столетие, а то и реже. Не видя никаких для себя перспектив, Герасимов
решил перейти в Отдельный корпус – что для лица недворянского происхождения
опять-таки было чем-то вроде выигрыша миллиона золотом на бегах. Однако чудо
свершилось, упрямый хохол надел-таки фуражку с голубым околышем.
Дальнейшее, учитывая полное отсутствие высоких покровителей,
было прямо-таки фееричным. За пять лет – из ротмистров в генерал-майоры и
начальники Петербургского охранного отделения, созвездие орденов, до Станислава
1-й степени включительно. Более того, если рассуждать вопреки иерархическим
таблицам, именно Герасимов занимает сейчас самое высокое положение в
политическом сыске империи. Он не подчинен, как следовало бы согласно
субординации, ни начальнику Особого отдела Департамента полиции, ни
вице-директору по политической части, ни самому директору. Промежуточных
инстанций (кои, помимо всего прочего, еще и непременно отщипывают свою долю
пирога) попросту нет. Генерал сносится либо непосредственно с премьером
Столыпиным, либо, на крайний случай, с его товарищем
[15]
по
Министерству внутренних дел. Фактически все охранные отделения империи
подчиняются Герасимову, планы действий обсуждаются не с департаментом, а с ним,
отчеты идут в первую очередь не в департамент, а к нему. По сути, Петербургское
охранное отделение подменило собой не только Особый отдел Департамента полиции,
но и сам департамент…
