Разжалобил Юрика и был весьма этому рад. Юрик
всегда о нем заботился, Макс знает, на каких чувствах друга можно играть.
- Больно! - констатировал Макс удовлетворенно.
- Ты заслужил.
А через полтора часа уже напивались оба в баре
этажом ниже. Только после полулитра водки на двоих удалось вытащить Юрика на
откровенный разговор. Дозой меньше он просто напивался, а потом начал
рассказывать, каким идиотом он был, что так любил Свету.
- Души в ней ничаил, - городил он подряд все,
что думал, - уграздило ж меня так влюбиЦа. Я просто слепой придурок! - далее
следовал перечень нецензурных выражений, призванных обозначить его, Свету и
Макса. А потом снова волна приличных фраз: - Я люблю эт женщну, Ммакс, ты
понимашь? И тя люблю, черт!
Потом на сотовый Максиму позвонила Наташа. Уже
десять вечера, она всегда звонит пожелать спокойной ночи. По голосу поняла, что
у Макса пьянка, и даже немножко приревновала, но Макс изо всех сил старался
прояснить ситуацию.
- Малыш, мы с Юрки... с Юриком... так просто
болтаем.
- О чем? - уточнила Наташа, недоверчиво
поморщившись у себя в Москве.
- О чем? - переспросил парень и с разборчивой
улыбкой ответил: - А хрен его знаит, о чем...
- Что, кому-то из вас плохо? - уточнила Наташа,
имея в виду моральное состояние.
- Утром будет плохо, - рассмеялся Максим. - А
пока хорошо.
- А вы где, дома? - забеспокоилась Наташа,
поняв, что они уже не просто пьяные, а непривычно пьяные.
- Где? Да, кстати, Юр, где мы? - прикалывался
над ней Макс. - Канава какая-то, кусты... Малыш, все нормаль, не суетись! -
только пьяный человек может говорить так искренне. - Я тя люблю, зая. Я очнь
скучаю, моя солнышка. Моя прелесть. Так тя не хватает, ты б знала! Не клади
трубу, поговори со мной!
- У тебя деньги на телефоне закончатся!
- Нуи хрен с ними! Разве деньги эт главное? Я тя
так люблю! Я любого убью, кто станет между нами! Поняла? Держи там пацнов на
расстыянии, иначе буишь мне передачки в тюррягу носить.
- Да, да, понятно, - исправно поддакивала
Наташа.
- А ты мя любишш, кошычка?
- Конечно, милый, очень! Давай я послезавтра
позвоню, тогда нормально поговорим, - предложила Наташа и деликатно привела в
свое оправдание: - Там Юрику, наверно, скучно, пока ты со мной болтаешь.
Попрощавшись, Макс улыбнулся другу:
- Она не любит со мной базарить, када я пьяный.
А Юрик с серьезностью, присущей только после
водки, уточнил:
- Ты не собираешься ей рассказать, что у тя буит
ребенок?
Макс покачал головой.
- Я иё потеряю.
- Мож, она простит?
- Я впервые в жизни рад, што она в Москве.
Видела б она сейчас мою разрисованную физиономию...
Посиделки продолжались еще неделю, пока Макс был
на больничном. Юрик приходил к нему в гости, дабы пополнить запасы в
холодильнике, и оставался на легкую попойку. Когда "потертости" с
лица Макса исчезли, а синяки стали менее заметны, он, так и быть, вернулся в
школу. Ученики с интересом обсуждали сплетни относительно того, с кем подрался
физик и из-за чего. Только самые смелые спрашивали у него напрямую. Говорил
честно: "С другом подрался. Из-за чего - не помню".
* * *
Наташа, как солнышко в зимнюю ночь, прорывалась
время от времени в безнадежно пустую и нелепую жизнь Макса. Он почти ничего не
рассказывал ей о себе: что рассказывать? Что Светка от него залетела? Что с
Юриком ссорился? Наташа спросит, из-за чего...
Впрочем, трудно сказать, интересовала ли Наташу
жизнь Максима. Она спрашивала, как дела, но ответ ей как будто был неважен. Ей
хотелось поскорее поделиться своими новостями! Она устроилась на работу в один
ансамбль певицей, они выступают каждый вечер попеременно то в кафе попроще, то
в ресторане покруче. А свою группу умудрилась пристроить в ночной клуб, так что
по субботам она поет еще и там. Радовалась, хвасталась своими успехами и
организаторскими качествами, гордо заявляла, что публике нравятся ее песни...
За окном с каждым днем все больше теплело, хотя
иногда наступал двух-трехдневный сезон заморозков. А Наташу не интересовала
сочинская погода. Максим поднимал трубку в ответ на убыстренную, нетерпеливую
трель междугородного звонка, и попадал в совершенно другое измерение. На этой
волне не было ничего, кроме Наташи и ее Москвы. Не было зла на Светку, не было
гонимых прочь, но таких навязчивых мыслей о Светкином ребенке, не было чувства
вины перед Юркой... Была только тоска, ведь Наташа, похоже, в нем, в Максиме,
больше не нуждается...
И только ее "тетрадка" с карикатурами
и милыми репликами, оставленная ему на память, хранила вечное тепло о том, кого
она так любила.
* * *
Вызвал к доске Ефремова, но тот, почему-то,
попросился не отвечать сегодня. Весь 7 "А" непонимающе поглядывал на
своего одноклассника - мальчишку с очень хорошей репутацией умного начитанного
отличника. Удивился даже Максим Викторович:
- Ты не выучил?
- Я выучил, - заверил Вадим, потупив взгляд и
сложив руки на парте, как первоклассник.
- А почему к доске не выходишь? - не понимал
Макс. - Это легкая задачка!
Ефремов тупо молчал. Учитель был в недоумении,
но акцентировать внимание на мальчишке больше не стал. Только в конце урока
попросил его:
- Вадик, останься ненадолго.
Когда все остальные дети вышли, и Максим закрыл
за ними дверь, подошел к ученику и сел за соседнюю парту напротив Ефремова.
Открыл его же тетрадку на чистой странице и дал задание:
- Напиши формулу давления.
Пацан написал стопроцентно по-памяти.
- А определение скажи!
Пацан указал на только что написанную формулу и,
тыкая ручкой по условным обозначениям, рассказал:
- Давление - это величина, равная отношению
силы, действующей перпендикулярно поверхности, к площади этой поверхности.
- Единица измерения?
- Паскаль.
- Да, ты выучил, - констатировал Максим
Викторович. - А почему к доске не пошел? Там была задача на эту же формулу.
Пацан молчал, молчал, стыдливо спрятав глаза: он
был мальчиком воспитанным и всегда слушался учителей, и ему было ужасно
совестно так поступать. А потом произнес:
- Простите, Максим Викторович, я не смог.
- Но почему? - не отставал учитель. - Причина
же, наверняка, есть. Три четверти ты к доске выходил, а в четвертой вдруг не
стал!
