Я торопливо влез в резиновые сапоги и болониевую куртку, неуклюже поцеловал Риту и Ольгу, пожал руку деду, проверил, не забыл ли свой паспорт…
– Ну прощевайте, хорошие. Не поминайте лихом. И спасибо за все. Все будет нормально, так ждите когда-нибудь в гости… Ольга, не плачь…
– Миха, Миха, пошли, – поторопил меня Данила. – Ведь попадаем уже конкретно по времени!
«Миха?.. Ах да, – вспомнил я, – меня же теперь зовут Михаилом. Михаилом Михайловичем Куликом, 27 лет, русским».
– Алене привет, – крикнул уже выскочив из квартиры. И побежал вниз по лестнице следом за своим новым – каким же по счету за последнее время? – спутником.
Глава 3
ТЫ ТОЛЬКО НЕ ПАРЬ – ЖИТЬ БУДЕШЬ КАК ЦАРЬ
Сто километров до Сыктывкара «дизель» полз три часа, останавливаясь на любом мало-мальски значительном полустанке и не пропуская ни единого разъезда. Впрочем, о задержках в пути я не жалел. Проводил время без скуки и с пользой, для начала выиграв в карты у не в меру азартного Данилы больше двух штук (на это ушла половина пути), а затем обучая своего попутчика кое-каким премудростям рамса и двадцати одного – играм, принятым среди братвы в местах не столь отдаленных.
Выигрыш мне был совершенно в масть – до этого момента у меня на кармане лежало не больше полтинника, а жить за счет братвы уже основательно надоело. Не все же время кормиться со стола гостеприимных урок и безропотно одеваться в то, что посчитают должным тебе предложить?
Что же касается Данилы, то расставание с пятихаткой он пережил совершенно спокойно – для него это были не деньги – и лишь сожалел, что из соображений конспирации не прихватил с собой большую сумму.
– Что ж, век живи – век учись, – философски заключил он, неумело пытаясь сломать колоду. – Подъезжаем, братан. Отсюда до города еще пять километров, но мы от греха на вокзал не полезем. К тому же здесь ближе.
Я смотрел в окно на захудалый проселок, возле которого в этот момент притормаживал поезд.
– Куда ближе?
– А ты, брат, не спрашивай. Куда привезут, значит, туда и ближе. Больше я не добился от Данилы никаких подробностей. Зато пожалел о том, что по настоянию Дюймовки оставил волыну в хате в Микуне. Пес его знает, какие передряги мне готовит судьба?
Впрочем, все вышло путем. На небольшом полустанке, где, кроме нас, из «дизеля» выбралось всего еще три человека, нас встретила совершенно безликая женщина лет сорока, наряженная в телогрейку и кирзовые сапоги, от души расцеловала меня, будто старого знакомого, и предложила в качестве транспорта длинную подводу, запряженную высоким меланхоличным мерином.
– Я Люба, – представилась она. – Через парму тут километров десять, до темноты, глядишь, и поспеем. – И, ловко вскочив на край телеги, слегка стукнула мерина по бокам вожжами и принялась прикуривать «беломорину».
До темноты мы успели легко. При этом всю дорогу проделали через мрачный сузем, лишь иногда выбираясь на небольшие пожни. Да пару раз пересекли маленькие деревушки, вызывая панику среди местных собак.
– Не замерз, Миша? – Единственное, о чем за весь путь спросила меня Люба.
– Нет.
– А то там доха в задках у меня, под сеном скручена. А если хочешь, самогоночка есть. И лучок.
– Не хочу. – О самогоночке сейчас мне было думать просто противно.
– Не хочешь, как хочешь. Тады сиди, природой любуйся.
«Интересно, а знает ли она, что на природу я налюбовался так, что меня от нее тошнит, – подумал я. – Я хочу в город. Я мечтал оказаться в Сыктывкаре с его троллейбусами и трамваями. А вместо этого… Интересно, и куда же все-таки меня везут?»
Оказалось, что везли меня в довольно большой поселок. Настолько большой, что его центральная улица – а вернее, участок какого-то шоссе – оказалась покрыта новым асфальтом, а архитектурный облик поселка украшали несколько обшарпанных двухэтажных жилых домов и десяток кирпичных коттеджей, своим обликом напоминающих огромные собачьи будки. От простых смертных коттеджи укрылись за трехметровыми заборами и тяжелыми воротами, за которыми, судя по внешнему виду, можно было легко напороться как минимум на полвзвода охраны.
Меня удивило, что, несмотря на не позднее время, на центральной улице мы не встретили почти никого из местных жителей. Лишь группа подростков с двумя мотоциклами да старуха с коровой.
– Здравствуйте, – буркнула себе под нос старуха, остановилась (остановилась и корова), и обе провожали нас долгими взглядами. Навстречу попались два грязных грузовика и пьяный, который не обратил на нашу подводу никакого внимания.
Потом Люба свернула в узкий проулок между двумя заборами, огораживающими коттеджи…
Нас ждали. Стоило нам оказаться в проулке, как из узкой калитки, должно быть, служившей черным входом для прислуги, вышел мужик в телогрейке, камуфляжных штанах и домашних тапочках, подошел к подводе и, не обращая никакого внимания ни на Любу, ни на Данилу, протянул мне для рукопожатия руку.
– Костоправ? – улыбнувшись, коротко спросил он. – С прибытием. Ты, – он посмотрел на часы, – прибываешь с точностью состава Лондон – Париж. К этому времени и ждали. Гоша Китаец я.
– Я ждал встретить тебя в Микуне, – заметил я.
– А получилось, что здесь. Пошли в дом. Банька там стоплена, стол накрыт. Братва хочет с тобой познакомиться.
– А… – Я услышал, как Люба громко чмокнула, и телега тут же загремела по неровной дороге.
– А они свое дело сделали. Тебя довезли, мусоров на хвост не нацепили. – Гоша решительно взял меня под локоть. – Пошли, пошли, брат. Заждались тебя.
* * *
В просторной гостиной в дорогих мягких креслах расположилось шесть человек, совершенно разных как по возрасту, так и по одежде. Они все, как один, держали бокалы с напитками и молча изучали меня пристальными взглядами. Я даже почувствовал себя неуютно. Так было разве что в питерских «Крестах», когда меня в первый раз ввели в хату.
– Здорово, братва. – Я сделал то же, что и тогда в Питере, – первым делом решил поздороваться. И, как и тогда, в Питере, мне ответил лишь один голос.
– И тебе здоровья, сынок.
Негромкий, мягкий, как у ведущего радиопередач для детей, голос принадлежал мужчине лет шестидесяти, одетому в мятый дешевый костюм и со старомодными очками в толстой оправе на мясистом носу. Если бы я встретил этого человека где-нибудь в магазине или в метро, то без труда определил бы его, как бухгалтера средней руки или участкового врача поликлиники. Но здесь были совершенно иные критерии оценки статуса присутствующих.
Гоша Китаец, плотно прикрыв дверь в комнату, тихо пробрался на свое место в кресле и тоже уставился на меня. Как будто не насмотрелся, пока мы разговаривали возле калитки и шли через двор.
А я вот стоял сейчас возле двери и ощущал себя полнейшим идиотом.
