– Случайно или не случайно, а мусора тебе этого не простят. Если раньше еще возможны были варианты, то теперь тебе прямая дорога в пресс-хату. Без вариантов. Что это такое, знаешь?
Я утвердительно кивнул.
– Знаешь? – переспросил Бахва. – Откуда?
– Ты сам и рассказывал, – ответил я, глядя Бахве прямо в глаза.
– Все дуркуешь? – спросил Бахва, не отводя взгляда. – Ну, дело твое. Знаешь, так хорошо, объяснять не надо. И тебе, судя по всему, туда прямая дорога.
– По чему по всему? – спросил я.
– Да вот по тому хотя бы, что тебя уж который день не трогают, отлежаться, оклематься дают. Зачем, ты думаешь? Чтобы покрепче был, подольше чтоб помучился, прежде чем подохнешь. А еще бы лучше, чтобы не подох, чтобы после всего еще бы хлебнул по полной, и не раз. Опущенному на зоне и так не жизнь, так они еще и покалечат, суки, прежде чем свое получат… Да и так покалечат, по-любому. По кайфу им это. Год после этого еще можешь промучиться, но все равно подохнешь. Так что еще большой вопрос, что лучше. Может лучше чтоб сразу убили.
– И что делать? – решил я поддержать разговор, будто и без того не знал, что Бахва ему дальше скажет. Во всяком случае, есть возможность сравнить варианты. Бахва немного помолчал, выпустил последнюю струю дыма и затушил окурок в мыльнице-пепельнице. Затем продолжил:
– А выход там у тебя будет один. Чтобы сберечь собственную честь, придется делать харакири, как самураю. Одно зло, за неимением добра, только другим злом перешибить можно. В данном случае меньшим. Вот, возьми, – он протянул мне руку ладонью вниз. Я подставил свою ладонь. Бахва веером разжал пальцы, и на нее выпала половинка лезвия для бритвенного станка.
– Откуда такой раритет? – улыбнулся я.
– Из закромов Родины, – съязвил в ответ Бахва. – Ты не отвлекайся от главного, слушай. Бритву эту зажмешь между пальцев, как вот я сейчас делал. Не видно было, что у меня бритва между пальцами? Вот то-то. Потом потренируешься, пока просто слушай! Заныкай бритву здесь получше, но держи всегда при себе. Чтобы как вызовут из хаты, типа на допрос, сразу мог достать. Пока вертухай тебя вести будет, держи руки естественно, особенно пальцы, чтобы он ничего не заподозрил и шмон не устроил. Отберут – все! Останешься без оружия. И тогда тебе кранты. Полные, причем. А если пронесет, не найдут ничего – тогда-то и самое главное! Как только заведут тебя туда, не теряй времени, бритовку-то свою перехватывай. И пока они до тебя не дошли, распарывай себе пузо – от края до края, как у Буратины рот! Да поглубже, по-взрослому, чтоб кишки наружу, а не так, камеру запачкать. Они от крови только озвереют, садюги, в натуре.
– Ну, как кишки наружу выпускать, я знаю, – снова улыбнулся я.
– Что-то ты, Лекарь, лыбишься слишком часто за серьезным базаром, не к добру это! – неодобрительно сказал Бахва, – Понял хоть, о чем базар? Ну хорошо, коли понял. Потому что от этого вся твоя дальнейшая жизнь зависит, Лекарек. Сумеешь это сделать – в больничке тебя за недельку-другую откачают. Не сумеешь – прости и прощай, гражданин Лекарь!
– Да понял я, Бахва, – с чувством сказал я. – Спасибо тебе! Я постараюсь.
– Ну и хорошо, – устало сказал Бахва. – Тогда аудиенция окончена. Всем спасибо, до новых встреч в эфире! Что-то худо мне, отдохну пока, покемарю по-стариковски. Да и ты поспи ложись. Сил набирайся, пока возможность есть.
– Бахва, что-то мне твое состояние не очень нравится. Давай-ка я тебя посмотрю, – предложил я.
– Посмотришь, посмотришь, – пробормотал Бахва, отворачиваясь к стенке. – Попозже. А пока – спать…
Бахве снилось, что он рыба. Под ним головокружительная темная бездна. Над ним сияющее зеркало поверхности. По жидкому зеркалу безостановочно бежит струящая сеть волн. Вокруг него серебристые тела таких же рыб, как он. Их много, много, бесконечно много, и это огромное облако серебристых рыб стремительно несется вперед, сквозь ультрамариновую холодную воду. Он вдыхает этот жидкий холод и пьянеет от него. Все его рыбье существо трепещет от восторга и блаженства! И летит сквозь синюю-синюю воду…
Это продолжалось долго или несколько секунд, он не успел уловить. В этом жидком измерении время текло по-другому. Только что-то изменилось, в гармонии возник диссонанс и стал нарастать с угрожающей быстротой. Сначала он стал заметным, затем очевидным и, наконец, пугающим. Стая сжималась все теснее и теснее, и Бахва чувствовал, как прижимаются к его плоским бокам холодные тела других рыб. Это было ужасно неприятно. Ему хотелось вырваться на волю и снова полететь в синюю бесконечность. Ужас, такой же холодный и склизкий, как рыбы, захлестнул все его существо. Он задергался, забился из последних сил, последним отчаянным усилием пытаясь вырваться из кошмарной массы чешуйчатых тел. Бился, не представляя и даже не задумываясь, есть ли у него шанс на спасение…
И вдруг спокойно вспомнил – он человек. А никакая не рыба. И тут же вынырнул в реальность…
Я проснулся, как от удара. И ужаснулся. На соседней шконке бился в конвульсиях старый вор. Лицо Бахвы было синим, в уголках рта белели клочья пены. Глаза закатились, между разомкнутыми веками виднелись только пронизанные красными сосудиками желтоватые глазные яблоки. Было непонятно, что с ним происходит, но делать что-то было надо. Он чудом еще не слетел на пол и мог в беспамятстве нанести себе серьезные травмы. Я мгновенно оказался рядом со стариком, зажег отдельную пахановскую настенную лампу и попытался прижать Бахву к шконке, чтобы как-то его успокоить и уберечь. Безрезультатно – я просто не мог удержать старика. Ни моего веса, ни немалой, без лишней скромности, физической силы не хватало. Я понял в этот момент, что значит «одержим бесами». Вспомнилась дурында Кристина, кумовская дочурка, – ту тоже так трясло при ломке.
– Эй! Кто-нибудь! – крикнул я.
– Не ори, – последовал мрачный ответ. Злой позади меня уже пытался совладать с Бахвиными ногами.
Мой крик все же привлек внимание, в хате начался шухер, и множество человек ринулись к Бахвиной шконке, все больше загораживая доступ воздуху. Я уже пожалел о своем опрометчивом поступке.
– Отойдите, не толпитесь! – попросил я, но видя, что никто не реагирует, позвал: – Мех!
– А?! Чего? – оторопело отозвался сонный армянин.
– Оставь себе еще кого-нибудь в помощь, остальных гони на хрен отсюда, чтоб воздух не закрывали! Живо!
– Так! Что – цирк на Фонтанке, что ли? Давай, давай, все спать! Ну хорошо, не спать, так просто стоять и смотреть, ара, но только не здесь, да-а? На три шага назад отошел, пожалуйста! Те че, в дыню, че ли, дать? Или так все понял и отошел, да?
Я услышал, что у Меха все получается, почувствовал, что воздух стал чище, и снова переключился на Бахву. Тому не становилось легче, его все колотило, казалось, с возрастающей силой. Было похоже на двигатель, пошедший вразнос – разгоняется, разгоняется… Потом – кряк! И все.
Про «все» думать пока не хотелось, да и времени ни было не секунды. Обезумевший старикашка набрал полные обороты и…
