Мак-Говерн не обратил никакого внимания на тираду женщины;
он говорил о рукописи Боба Полхерста.
— Самая лучшая книга о Гражданской войне, прочитанная мною,
— рассказывал он мужчине со сливовой аурой, — но когда я посоветовал
опубликовать ее, Боб ответил, что об этом не может быть и речи.
Представляешь? Премия Пулитцера была бы обеспечена, но…
— Луиза! Вернись! Не приближайся к нему!
Луиза оказалась рядом с Мак-Говерном раньше, чем Ральф успел
догнать ее. Она протянула руку, намереваясь схватить Билла за плечо. Ральф
видел, как ее пальцы погрузились в окружающий Билла мрак… А затем скользнули
прямо внутрь него.
Аура Луизы моментально изменилась: из серо-голубой с
розоватыми прострелами она стала пылающе-красной. Изорванные клочья черного
пронзили ее, как тучи мелких роящихся насекомых. Луиза закричала и отдернула
руку.
На ее лице промелькнули ужас и отвращение. Она поднесла руку
к глазам и снова закричала, хотя Ральф ничего не увидел на ней. Узкие черные
ленты кружились вокруг внешних границ ее ауры. Ральфу они напоминали
планетарные орбиты, отмеченные на карте Солнечной системы. Луиза метнулась в
сторону, но Ральф схватил ее за руку, и женщина слепо налетела на него.
А тем временем Мак-Говерн и его приятель спокойно
приближались к питьевому фонтанчику, даже не догадываясь о присутствии
кричащей, борющейся женщины в десяти шагах позади них.
— Когда я спросил Боба, почему он не хочет публиковать
книгу, — продолжал Мак-Говерн, — тот сказал, что я лучше других должен понимать
причину. Я сказал ему… Луиза заглушила его, заорав во все горло:
— !!! — !!! — !!!
— Перестань, Луиза! Немедленно прекрати! Что бы с тобой ни
случилось, это уже позади! Все кончилось, и с тобой все хорошо!
Но Луиза продолжала сопротивляться, разрывая его голову
безмолвными криками, пытаясь поведать Ральфу, как ужасно это было, какой гниющий
Билл и что внутри него находятся какие-то существа, съедающие его заживо, и это
ужасно, но даже не самое худшее. Эти существа живые, сказала она, и они
осознавали ее присутствие.
— Луиза, я рядом! Я с тобой, и все хо… Один из ее кулачков,
взметнувшись вверх, заехал ему в челюсть, и Ральф увидел звезды. Он понял, что
они миновали ту стадию реальности, когда возможен физический контакт с другими
людьми и предметами, — разве он не видел, как рука Луизы прошла сквозь
Мак-Говерна, словно тень десницы призрака? — но, очевидно, друг для друга они
оставались достаточно реальными; доказательством мог служить кровоподтек на
щеке.
Ральф обнял женщину и прижал к себе, беря ее кулачки в плен.
Ее крики — !!! — !!! — !!! продолжали звенеть в его голове.
Ральф положил ладони на лопатки Луизы и нажал. Он почувствовал, как из него
вырвалась сила — то же случилось и утром, — ощущение, однако, было абсолютно
иным. Голубой свет просочился сквозь бурлящую черно-красную ауру Луизы,
успокаивая ее.
Сопротивление женщины ослабло, а затем и вовсе прекратилось.
Он почувствовал, как она вздохнула. Вокруг и над ней поднималось только голубое
свечение.
Черные ленты исчезали из ее ауры одна за другой, снизу
вверх, затем начал рассеиваться и тревожный, наносной оттенок красного. Луиза
прижалась головой к его плечу.
— Извини, Ральф, — я снова стала взрывоопасной.
— Скорее всего, так, но это ерунда, теперь с тобой все
хорошо. А это самое главное.
— Если бы ты знал, как это ужасно… Вот так прикоснуться к
нему.
— Ты держалась молодцом, Луиза.
Она взглянула в ту сторону коридора, где приятель
Мак-Говерна пил воду из фонтанчика, а сам Билл, прислонившись к стене,
разглагольствовал о том, как Единственный и Неповторимый Боб Полхерст всегда
разгадывал кроссворды в «Санди Нью-Йорк тайме», вписывая ответы чернилами.
— Обычно он говорил, что это не гордыня, а оптимизм, —
поведал Мак-Говерн, а в это время вокруг него сгущался саван, втягиваясь и
выступая изо рта, скользя между пальцами жестикулирующей руки.
— Мы ведь ничем не можем помочь ему, Ральф? Мы абсолютно
ничего не можем сделать?
Ральф крепче обнял Луизу. Он видел, что ее аура вернулась в
прежнее — нормальное — состояние.
Мак-Говерн и его приятель теперь шли по коридору,
направляясь в их сторону. Повинуясь импульсу, Ральф отодвинулся от Луизы и
замер прямо перед Мистером Слива, слушающим болтовню Мак-Говерна насчет
трагедий старения и кивающим в нужных местах.
— Ральф, не делай этого!
— Все нормально, не волнуйся.
Но тут же он потерял уверенность, что все было нормально.
Еще секунда, и он отступил бы назад, но в этот момент мистер Слива, невидяще
глядя прямо ему в лицо, прошел сквозь него. Ощущение, охватившее тело Ральфа,
было подобно покалыванию, которое чувствует человек, шевеля затекшей от длительного
и неудобного сидения ногой. На долю секунды его аура и с Мистера Сливы
смешались, и Ральфу стало известно все, что только можно было узнать об этом
человеке, включая и сны, снившиеся ему в утробе матери. Мистер Слива замер на
месте.
— Что случилось? — поинтересовался Мак-Говерн.
— Ничего, но… Ты слышал грохот? Похоже на выстрел выхлопной
трубы автомобиля.
— Нет, слух у меня теперь уже не тот, что прежде. —
Мак-Говерн хихикнул. — Если что-то действительно взорвалось, надеюсь только,
что не в лабораториях ядерной физики.
— Теперь я тоже ничего не слышу. Скорее всего, просто мое
воображение.
— Они свернули к палате Боба Полхерста.
Ральф подумал: «Миссис Перрин сказала, что это похоже на
пистолетный выстрел. Подруга Луизы подумала, что по ней ползает букашка,
возможно, даже укусила ее. Просто различный подход; точно так же пианисты
по-разному исполняют одну и ту же пьесу. Короче говоря, люди чувствуют, когда
мы соприкасаемся с ними. Не знают, что это такое, но, вне всякого сомнения,
ощущают».
Луиза взяла Ральфа за руку и повела к дверям палаты N313.
Они стояли в коридоре, глядя сквозь дверной проем, как Мак-Говерн усаживался на
стул у ног больного. В комнате собралось не меньше восьми человек, и Ральф не
мог видеть Боба Полхерста достаточно четко, но зато он видел другое: хотя Боб и
был окружен плотным саваном, «веревочка» его оставалась нетронутой. Она имела
такой же неряшливый вид, как и ржавая выхлопная труба, отбитая в одном месте и
покореженная в другом… Но оставалась целой.
Ральф повернулся к Луизе:
— Этим людям ждать придется дольше, чем они рассчитывают.
