Метлицкий замолчал на полуслове и внимательно посмотрел на Бабушкина.
– Ах вот оно что… «Дембельский аккорд» взять решил? Ну, так я тебе подмочу план мероприятий по яркому увольнению! – шагнув к трупу Холода, Метлицкий почти рухнул перед ним на колени. Положил руку на залитую кровью грудь вора и провел по ней ладонью, слегка прикасаясь. – Иди сюда, сыщик… Работал когда-нибудь с трупами? Можешь не отвечать. Я десять лет общаюсь с бренными телами. Видишь – кровь не размазывается? Она засохла, Бабушкин. Это означает, что убийство совершено не ранее четырех часов назад. А теперь смотри сюда! – и Метлицкий, оголив ногу Холода, сильно прижал пальцы к его голени и отпустил. – Знакомая процедура? Опять можешь не отвечать. Я за тебя скажу. Смерть Холода наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи. Сейчас приедет эксперт и подтвердит мои слова. А когда мальчик Костя сообщал о «козлах»? В пять с минутами. Не клеится, Бабушкин.
– Почему вы ко мне постоянно на «ты» обращаетесь? – возмутился следователь. – Нет, вы определенно берете на себя роль адвоката. Надо узнать, зачем вам это нужно… Ваш расклад с трупными пятнами при помощи пульпации можно выбросить на помойку, Метлицкий. Давайте прекратим эти странные распри и займемся общим делом. Я делаю такой шаг первым и заверяю, что решительно согласен с вами насчет расклада по времени. Смерть Холода наступила между одиннадцатью и двенадцатью, и спорить по этому вопросу я не вижу оснований. Мальчик звонил в пять часов девять минут – и против этого также нечего возразить. Вы все правильно рассчитали. Итак, я сделал первый шаг к дружбе, – Бабушкин решительно поправил очки и поджал губы. – Но и вы уж тогда будьте любезны пойти мне навстречу. Сколько времени нужно, чтобы прикончить Холода и вернуться в Шарап? Пятьдесят минут на хорошей машине, не сильно превышая скорость! Таким образом Мартынов имел возможность дважды съездить в Новосибирск и вернуться обратно для того, чтобы быть заведенным на свое судно какими-то «козлами».
Метлицкий шумно выдохнул воздух и стал мерить шагами кабинет. В душе его клокотала лава, она мешала сосредоточиться и начать правильно рассуждать. Он знал Мартынова и не сомневался в его принципах. Этот человек мог потерять память, но не разум. Если же отнестись к рассуждениям ордынского следователя серьезно, то выходит, что вернувшийся на родину эмигрант спятил или сорвался с цепи, что, впрочем, одно и то же.
– Немыслимо все это…
– Что вы сказали?
– Вы плохо слышите, Бабушкин? Следствие старческого увядания. Что-то у вас рано началось… Но все симптомы, к сожалению, налицо. Ладно, черт с вами… – Метлицкий растер лицо руками, справедливо рассудив, что приказ Бабушкину подписывал не он, а значит, и спрашивать будут не с него. – Чем мы займемся сейчас?
– Все зависит от того, как быстро вы вспомните, где в последний раз попрощались с Мартыновым, – напрямик сказал Бабушкин и снял ненужные очки.
«Это не marasmus senilis, – мысленно добавил он, – это опыт, майор. Иначе с этим молодым поколением и старательным, но недалеким руководством никак нельзя. Вы мне сообща всю пенсию погубите».
Глава 16 ИГРЫ С КЕТАМИНОМ
Мартынов следил за событиями, стараясь в них не вмешиваться. Понимая, что под стволами троих людей, готовых на все ради выполнения задания великого босса Малкольма, его ум и умение выживать совершенно бесполезны, он спокойно следовал указаниям Вайса и так же, как и женщина, молчал. Что он мог придумать в ситуации, когда на берегу Вайс отправил одного из своих людей, Томсона, кажется, за машиной, и они сидели в здании речного вокзала на совковых деревянных сиденьях? Закричать «на помощь»? Или подозвать сотрудника милиции? Даже если бы этот сотрудник не был убит, он был бы покалечен. А если милиционеров окажется больше, то люди Вайса и сам Вайс отойдут в тень, а Мартынова повяжут и предъявят ему в качестве обвинения три трупа. Следствие и выяснение истины – это уже второй вопрос. Главное, что он несколько месяцев, а то и год будет ждать этого выяснения, находясь за решеткой. Так лучше уж ждать здесь, на воле. За стенами тюрьмы всегда есть шанс сработать по своему плану, не ориентируясь ни на режим, ни на привычки «дубаков», ни на помощь сокамерников.
Томсон пригнал джип, это был уже второй джип за сутки, на основании чего можно было сделать вывод, что командировочные, выданные бригаде Вайса, велики, и Малкольм надеется только на благоприятный исход дела.
Андрей удивился не тому, что его привезли в гостиницу, а тому, что администратор улыбнулся ему и кивнул, как старому знакомому. Мартынов отметил, что этот дружеский жест ускользнул от внимания Вайса и его людей. Факт знакомства с администратором был неким положительным моментом в сложившейся ситуации. Мартынов проследовал на третий этаж, шествуя между девушкой и Уилки, который замыкал эту странную процессию.
Номер был просторен и прохладен. Андрей подошел к окну, посмотрел на площадь, раскинувшуюся перед ним, обернулся…
И почувствовал невероятную тяжесть в голове. В глазах вспыхнуло пламя, и последнее, что запечатлело его сознание, был оборванный обмороком крик женщины.
– Живой?
– А что ему сделается? Пять лет на профессиональном ринге, а перед этим пятнадцать – на любительском.
Тошнота и привкус меди на губах…
Он сидел на гостиничном стуле, прихваченный скотчем вдоль ножек и подлокотников. В таком же положении напротив сидела женщина. Рот ее был заклеен, глаза – полны слез, и в них читался ужас.
– Что за шутки, Вайс? – спросил Мартынов. Поведя налитыми кровью глазами, он прохрипел: – Ты что, обалдел? Развяжи меня немедленно…
– Прошу прощения, Мартенсон, что пришлось прибегнуть к такому варварскому способу, но я не представляю, как бы пришлось вас уговорить сесть и дать себя связать, – объяснил его давний знакомый по «Хэммет Старс». – Томсон, конечно, переусердствовал, но, согласитесь, у него есть основания серчать на вас.
Мартынов осмотрелся. Он вместе с людьми Малкольма находился в четырехместном номере, явно предназначенном для спортивных команд или дальнобойщиков, и номер этот излишествами не блистал. Четыре кровати, столько же стульев и тумбочек, цветной телевизор и стол, который сейчас располагался между ним и женщиной. Застиранные занавески, облезшие карнизы и выцветшие обои – в таком помещении умирать не хотелось.
– Я так понимаю, – проговорил, облизав губы, Мартынов, – меня ждет участь не из приятных. Иглы под ногти, дыба, перебивание суставов – я правильно мыслю? Я должен вспомнить номер счета, куда перевел деньги, а также подробности расчетов с Мальковым-младшим… Если я не вспомню, я пожалею о том, что родился на свет. Ну, что же, раз выбор невелик, приступайте… Может, вы и правы. Я где-то читал, что когда человек теряет память вследствие удара или стресса, то для возврата оной нужно проделать с ним то же самое. Вайс, я очень хочу вспомнить все. А потому давай не медли. Дай команду этому пидору начинать, – Мартынов кивнул на Томсона. – Пидор, он и есть пидор. «Петух» – по-нашему, по-тюремному. Знаешь, что такое «петух», Вайс? Это человек, которого трахнули на зоне или в СИЗО сокамерники за несовместимые с блатным миром поступки. Например…
