– Она права, – говорит Линож. – Ты и в самом деле трус!
– Какого черта вы тут… – начинает Майк.
– Молчать! – орет Линож.
На столе взрывается керосиновая лампа, разбрызгивая осколки
стекла. Люди у стола пригибаются.
Линож мечется по кругу, дикий и злобный, еще более похожий
на тигра в клетке – и вдруг бросается лицом вниз на койку, закрыв руками
голову. Он что-то бормочет. Майк придвигается так близко, как позволяют прутья
решетки, и слушает.
– Заднее крыльцо… Заднее крыльцо… У заднего крыльца…
С заднего крыльца мэрии мы смотрим в кухню, где неподвижно
сидит Кора, наблюдая за суетой Джоанны и миссис Кингсбери. К ним присоединились
теперь Клара Сент-Пьер и Роберта Койн – эти загружают посудомоечную машину. Все
так мило и уютно, если бы не воющий ветер и густой снег на улице.
Камера опускается вниз – и показывает ящик для молока возле
ступеней. И к нему, до половины засыпанная снегом, прислонена трость Линожа.
Скалится голова волка.
Рука Кэт в перчатке опускается и трогает серебряную голову.
Палец пробегает по рычащей морде волка.
Кэт – крупным планом. Заворожена, глаза расширены.
Линож лежит на койке в своей клетке, все так же обхватив
руками голову и что-то быстро бормочет, иногда нараспев. Майк не понимает, что
происходит, но знает, что ничего хорошего.
– Прекратите, Линож! – требует Майк. Линож не обращает
внимания. Быстрое бормотание ускоряется еще сильнее.
У заднего крыльца мэрии Кэт уже нет, но видны ее следы – она
повернулась и снова пошла к сараю.
И трости тоже нет. Валящий с неба снег быстро заметает
оставленную ею в сугробе дыру.
В сарае-кладовой Билли присел у края полностью нагруженных
саней. Он закрывает их брезентом и начинает привязывать эластичной веревкой.
С его места двери не видны, но мы видим, как от дверей на
него падает тень… и еще видна тень трости, протянувшаяся от тени человека и
взлетающая вверх. Это движение замечает и Билли. Он смотрит вверх…
Кэт Уизерс, превратившаяся в гарпию мщения. Губы ее оттянуты
назад, открыв рычащий оскал зубов. Она держит трость за конец, волчьей головой
вперед.
С воплем она опускает трость вниз.
Линож ликующе кричит в подушку, руки его по-прежнему
закрывают голову.
Майк пятится от клетки – всякое самообладание имеет свой
предел. Остальные четверо сбились в кучу, как овцы под градом. Все перепуганы
до смерти. Линож продолжает вопить.
Глядя под углом на сарай, мы не видим, что там делается, и
это, наверное, к лучшему. Но мы видим тень Кэт… и тень взлетающей и падающей
трости, взлетающей и падающей.
Затемнение. Конец акта второго.
Акт третий
У маяка прилив пошел на спад, тем не менее еще посылает
вверх взрывы пены, но луч маяка все обходит и обходит горизонт. Многие окна
разбиты, но маяк устоял перед бурей. По крайней мере пока что.
Сквозь разбитую витрину аптеки видны занесенные снегом
пролеты между стойками, снег заметает циферблат маятниковых часов, но время все
еще видно: 8.47.
В углу подвала мэрии Молли сидит в кресле, надев наушники
плейера. Они постепенно соскальзывают. Мы слышим отдаленный звук классической
музыки. Молли дремлет.
В кадре появляются руки и снимают с нее наушники. Молли
открывает глаза и видит девушку лет семнадцати. Энни улыбается, держа в руках
наушники.
– Отдать их тебе? Они у тебя все время сползают.
– Нет, Энни, спасибо. Кончается тем, что я засыпаю, они
сползают, а я слушаю Шуберта зубными пломбами.
Она встает, потягивается и кладет плейер на стул. В другой
части подвала отгорожена спальня, которая видна нам сквозь щель самодельного
занавеса. Дети уже все спят, и некоторые из взрослых вместе с ними.
У стены вне спальни стоит телевизор. У него собралось
человек сорок, некоторые сидят на полу, другие на раскладных стульях, остальные
стоят позади. На экране видно расплывчатое изображение, показывающее диктора
погодной сети из Бангорского филиала «Эй-Би-Си». Рядом с телевизором стоит и
вертит комнатной антенной туда-сюда, пытаясь как-то улучшить изображение
(боюсь, напрасный труд), Люсьен Фурнье – приятного вида мужчина лет тридцати в
свитере из оленьей шерсти. Он – один из приятелей-хулиганов Джека Карвера.
Погодный диктор рассказывает:
– В настоящее время шторм продолжает набирать силу.
Наибольшая концентрация снега наблюдается в прибрежных и центральных районах.
Нам, сотрудникам седьмого канала, просто трудно поверить, но из Мачиаса уже
сообщают об осадках в полтора фута… и это не считая сугробов и нулевой
видимости. Полностью прекращено движение на дорогах… – перебивает себя смехом.
– Да какие там сейчас дороги? В Бангоре немногим лучше; отовсюду приходят
сообщения об отключении энергии. В Брюере полная тьма, из Саузвест-Харбор
сообщают, что снесло колокольню церкви. Да, погода несладкая, и это еще буря не
достигла пика. Шторм такой, о котором вы внукам будете рассказывать… и они вам
вряд ли поверят. Мне самому то и дело приходится выглядывать на улицу, чтобы
поверить.
В задних рядах толпы, выглядывая из-за спин впереди стоящих,
находится Урсула Годсо. Молли трогает ее за плечо, и Урсула поворачивается без
улыбки.
– Что они говорят? – кивает Молли в сторону телевизора.
– Ветер и шквал, а потом шквал и ветер, – отвечает Урсула. –
Такое будет продолжаться завтра весь день, а потом часть ночи, когда
предполагается начало улучшения погоды. Свет отрублен от Киттери до
Миллинокета. Прибрежные города и поселки отрезаны. Мы, островитяне… ладно, не
надо.
Вид у нее действительно ужасный. Молли это видит и реагирует
с сочувствием, но и с любопытством.
– В чем дело, Урси?
– Не знаю. Просто у меня такое чувство. По-настоящему
плохое.
– Да у любого сейчас такое, – говорит Молли. – Марту
Кларендон убили… Ллойд Уишмен покончил с собой… Прямо над головой у нас Буря
Века… У кого бы такого чувства не было?
– У меня чувство, что это еще далеко не все.
У склада секунду-другую двери остаются пустыми, потом
медленно в них появляется Кэт – и останавливается. Глаза у нее расширены и
пусты. На полосе незакрытой кожи лица между шарфом и краем шапки на щеках
тонкие полоски капелек крови. Почти как веснушки. В руке все еще зажата трость.
И снова волчья голова покрыта запекшейся коркой.
