Я взглянул на Кадило и сказал:
– А твой Бог, стало быть, против этого? То есть – ни-ни? Вы душу свою спасайте, а пидар этот пусть тем временем всех вас покрошит, я с ним сам потом разберусь? Так, что ли?
– Нет, не так.
– А как?
– А ты, если Библию читал, что спрашиваешь?
– Понятно. Не знаешь. Так вот я тебе скажу, что лично я ни разу не видел, чтобы молния с небес по злодею шваркнула. И Бога своими глазами я не видел. Зато вас, христиан, видел более чем достаточно. И разговоров от вас наслушался столько, что уши устали. И самое главное, что я увидел в вас, – это обычное стремление к власти. У вас и прихожане-то паствой называются. Баранами, стало быть. Потому что паства и быдло – одно и то же. А ты, Кадило, у этих баранов – пастух, и это тебе нравится. И я много еще могу тебе сказать обо всем этом, да только здесь не место. Да и не поймешь ты. У тебя, как у всех верующих, в ушах особые хрящики есть. Как только что-то неудобное вам скажешь – эти хрящики тут же – хлоп! – и закрываются. И вы продолжаете гнать свою бодягу с того же места.
Я затушил сигарету и сказал:
– А что касается этих двух пидаров, то ты предпочтешь, чтобы они отсидели лет по пять, вышли в расцвете лет и сил, когда им обоим еще и тридцатки нету, и продолжили свое разгуляево? Да еще и гордились тем, что они, в натуре, конкретно зону топтали? Этого хочешь?
Мне пришла в голову интересная мысль.
– Слушай, Кадило, а скажи ты мне вот что… Вот они выйдут… Хотя теперь они уже не выйдут такими героями. Ладно. Не они – другие. Подрастет твоя дочка, а какой-нибудь гнус ее на каркалыгу примет в кустах, а потом, чтобы концы в воду, – задушит. Оставишь возмездие господину твоему? Или как? А ведь ты этих двух недоносков в церкви за что убил? Всего лишь за деревяхи раскрашенные, про которые, между прочим, сам Христос сказал, что они никому не нужны.
– Я пьяный был, – хмуро отреагировал Кадило.
– Не важно. Важно то, как это стыкуется с тем, что ты своей пастве заправляешь. Ты так и не ответил, что ты сделаешь с теми, кто твою дочку во все дыры поимеет.
– Своими руками… – проворчал Кадило, сжав кулаки.
Я посмотрел на его руки.
Да-а… Не повезет тому, кто прогневит этого батюшку.
Ручки-то у него – что надо. Как у меня ножки.
– Вот именно. Так что ты мне, Кадило, не заправляй из Святого Писания. Знаю я это все, проходил. Только у нас с тобой разница в том, что в тебе живет великий страх. И ты ищешь от него спасения. А где еще найти это спасение, как не под самой крутой крышей, которую только представить себе можно? Естественно, давайте сюда Бога! Круче него никого нет. Он и вечный, и всемогущий, и всемилостивый. Впрочем, не такой уж он и всемилостивый… Ну, да не об этом речь. И правильно говорят пробитые атеисты – вы сами создали себе Бога, наделив его своими лучшими, как вам самим кажется, качествами. Вы боитесь, твари ничтожные. Просто боитесь смерти. И ничего более. Да если вам наука предоставит неопровержимые доказательства того, что никакого Бога и в помине нет и что после смерти каждый, независимо от своих деяний, отправляется в вечный санаторий, в бесконечную здравницу имени Содома и Гоморры, вы тут же пошлете вашего Бога в жопу, в церквях устроите бардаки с саунами и шлюхами, а на иконах будете селедку разделывать. И вам совершенно нет дела до собственной души. Вы все пытаетесь быть, а по большей части просто выглядеть, праведниками просто для того, чтобы набрать побольше очков на билетик в жизнь вечную. А отпадет в этом необходимость – представляю, что вы будете творить.
– Так ты атеист, что ли? – с надеждой поинтересовался Кадило, и я увидел, что у него в голове щелкнуло, а в глазах появилось выражение, говорящее о том, что теперь он сориентировался и готов к разговору с атеистом.
Это у них давно уже отработано. За две тысячи лет приемов ведения дискуссии приемов и доводов набралось столько, что мама не горюй.
– Да нет, Кадило, я не атеист, – обломал я его, – но мы еще к этому вернемся. А вот ты представь себе все-таки, что никакого Бога нет и что атеисты правы на все сто. То есть – нет ничего, кроме того, что ты можешь потрогать, увидеть, и, как там сказано, голос твой еще звучит. А потом помер – и все. И никакого тебе воздаяния, никакого наказания… Будешь ли ты, Кадило, душу свою обустраивать? Будешь ли ты хорошим и честным мальчиком? Лично я думаю, что именно верущие при таком раскладе и покажут себя в такой красе, что волосы встанут дыбом. Посуди сам: неверующие ведут себя так, как ведут. И поступают исключительно в соответствии со своими личными представлениями о том, что хорошо и что плохо. Вы ведете себя примерно так же, но от злодейства вас удерживает не собственное соображение, а божественные директивы. А если их убрать, то в какую же сторону вас всех шкиванет? А?
– Никуда нас не шкиванет. Что же мы, не люди, что ли?
– Вот именно – люди. А что такое люди – никому до сих пор не известно.
Койка Тюри заскрипела, я посмотрел на него и увидел, что старый уголовник слушает наш разговор и доволен аж до самых ушей. Понятное дело, не каждый день такое развлечение.
– Так вот, Кадило, теперь насчет того, атеист ли я. Слушай меня внимательно и понимай правильно.
Признаться, я испытывал давно забытое удовольствие от того, что говорю о по-настоящему важных вещах, что говорю на нормальном, почти литературном языке, без всяких там «в натуре» и «за базар отвечаю». Я чувствовал, что тот, почти забытый человек, который читал Библию и Ницше, Шопенгауэра и Достоевского с Гоголем, тот, кто когда-то пачкал свои руки в крови людей, не убивая их, а вытаскивая с того света, тот, кто любил, надеялся и верил в то, что жизнь прекрасна и бесконечна, просыпается во мне и с удивлением смотрит вокруг. Куда это он попал, что это такое произошло, пока он был в летаргическом сне?
– Так вот. Лично у меня нет достаточных оснований заниматься утверждением или отрицанием существования Бога, о котором говорят христиане. Мне попросту нет до этого дела. Есть конкретные люди, с которыми я сосуществую в пространстве и времени, и, глядя на этих людей, я вижу их по плодам их. Ты ведь помнишь это – «по плодам их узнаете их»?
– Конечно, помню!
– Вот и добрались до самого важного. В моем понятии это высказывание безусловно и обязательно касается всех людей, а не только тех, о ком так сказано в книге. Плоды всегда материальны, потому что в своих действиях и поступках человек овеществляет свой внутренний мир. И для того, чтобы увидеть эти плоды, не требуется ничего особенного. Только глаза. Так вот, на протяжении всей известной мне истории христианства плоды, приносимые христианами, ничем особенным не отличаются от плодов деятельности всех прочих людей. А кровавыми и грязными плодами история христианства, как и вся прочая история, богата более чем. Из этого я делаю элементарный вывод, что в лучшем случае христианство не более чем красивое и, увы, бесплодное заблуждение. И даже красивостью своею оно не изменяет внутренний мир человека настолько, чтобы стали плоды его прекраснее и достойнее, чем у остальных. Да и не такое уж оно и красивое, если посмотреть как следует. И за две тысячи лет вы так ничего и не сделали. Только и слышно от вас: ну, это, мол, было «неправильное христианство», а вот «настоящее, правильное христианство» – хорошее. Так ведь и от коммуняк то же самое слышишь – про «правильный» и «неправильный» коммунизм. Не может коммунизм быть другим, чем мы его знаем, так и христианство есть то, что мы видим, и не что иное. Другого не бывает. Хотя две тысячи лет – срок ничтожный… чем черт не шутит!
