– И что же вам удалось выяснить? – отрывисто
спросил Горецкий.
– Послужной список всех пяти чрезвычайно хорош, –
с готовностью начал полковник Кузнецов, – кое-что меня насторожило только
в одном случае.
Борис прислушался, думая, что Кузнецов расскажет сейчас про
странные отлучки полковника Азарова, но тот продолжал:
– Именно есаул Бережной был не вполне благонадежен. По
достоверным сведениям, брат его служит у красных, в конной армии Городовикова.
Горецкий поднял глаза на Кузнецова, и в первый раз за этот
день Борис увидел в его глазах неподдельный интерес.
– Родной брат? – спросил он.
– Родной, – утвердительно кивнул Кузнецов. –
Артемий Бережной.
– Так-так, – протянул Горецкий и вышел на улицу.
– Ну вот, – начал Борис, когда они уже сидели в
пролетке, – все сходится, отбросьте ваши сомнения, господин полковник.
– Как раз теперь они усугубились, – тихо ответил
Горецкий, покосившись на спину извозчика. – Во-первых, мне не нравится
этот сигнал «надежного информатора». Слишком уж своевременно этот сигнал
поступил. Только-только мы с вами обнаружили засвеченную бумагу в конверте
есаула – и тут же происходит вся эта цепочка событий: слишком неуклюжая акция
господ контрразведчиков, самоубийство есаула… слишком все вовремя! И полковник
Кузнецов с его откровениями… Как раз вовремя находит брата Бережного, который
оказывается у красных. Само по себе это еще ничего не доказывает – сейчас такое
время, война всех разметала. Вполне может быть, что один брат у белых, второй –
у красных, а третий – вообще у Махно. Меня настораживает этакая своевременность
всего. Такое впечатление, что кто-то стоит за этими событиями, кто-то
подсовывает нам эту карту – есаула Бережного.
– Но кто – сам полковник Кузнецов? – изумился
Борис. – Вы его подозреваете?
– Да нет, – досадливо отмахнулся Горецкий. –
Этот – просто туповатый служака, привык делать, что прикажут. Если бы не
Гражданская война, он бы дальше штабс-капитана никогда не дослужился. А
впрочем, все это только мои догадки на уровне подсознания, без доказательств на
одной интуиции далеко не уедешь. Нет никаких доказательств, что Бережному помогли
застрелиться! Никто не видел никого постороннего.
– А если все же предатель – он? Ведь брат у красных –
это мотив, – напомнил Борис. – И я не могу избавиться от чувства
вины. – Борис ближе придвинулся к Горецкому. – Если бы я не проиграл
ему «парабеллум»…
– Если бы вы не проиграли ему «парабеллум», он
застрелился бы из другого оружия. Неужели вы думаете, что у этого
романтического горца при его любви к оружию не нашлось бы из чего застрелиться?
Опять-таки если принять версию, что он застрелился. Представьте себя на его
месте, вам это будет легче, чем мне: вы его лучше знали. Итак, он настоящий
джигит, казачий офицер, видит подбирающихся к своему дому контрразведчиков…
Допустим, он чувствует, что господа прибыли по его душу. Что бы он сделал?
– Думаю, что попытался бы бежать, – честно ответил
Борис.
– Вот именно! – воскликнул Горецкий. – Исходя
из нарисованного вами психологического портрета, я тоже делаю вывод, что
Бережной в таком случае попытался бы убежать. Побег мог удасться или не
удасться, но попытку он бы сделал. Но вчера у него были все шансы на удачный
побег. Среди посетивших этот дом был всего один офицер – штабс-капитан
Полуэктов, остальные – из бывших жандармов, ни стрелять как следует не умеют,
ни догнать бы Бережного не смогли. Самоубийство для такого абрека – трусость,
побег, напротив, нормальный поступок настоящего мужчины, для которого не
зазорно украсть оружие или коня, но зазорно купить за деньги. И времени у него
было предостаточно, я спрашивал: шли эти «контрразведчики» долго, оружием бряцали,
слышно их было далеко. Потом разбудили еврейское семейство, там, где дети,
всегда гвалт, особенно у евреев. И вот вместо того чтобы выскочить в окно и
уйти, казачий офицер стреляет себе в висок, как влюбленный гимназист! Что за
оказия, право слово! – Аркадий Петрович взмахнул руками, отчего пенсне
слетело с носа и заболталось на шнурке.
– М-да, меня-то вы почти убедили, но доказательств
по-прежнему у вас нет, – протянул Борис.
– Сам знаю, – сердито прошипел Горецкий. – Но
вот что я сделаю. Во-первых, поинтересуюсь, что это за таинственный информатор.
Ведь, судя по всему, портной Блюмкин живет в Ценске достаточно давно, и многие
его знают. Тогда кто же мог перепутать его со знаменитым эсером? Во-вторых,
выясню у полковника Кузнецова, каким образом он получил достоверные сведения
насчет того, что брат Бережного в Красной Армии. Пусть он поточнее определит
источник этих сведений, я сам с ним побеседую. А дальше будем действовать по
обстоятельствам.
«Я тоже предприму кое-какие действия», – подумал Борис.
Про частые отлучки полковника Азарова он так и не успел
рассказать Горецкому. Когда все так удачно разрешилось, когда вчера ночью
подозрения пали на есаула Бережного, Борис просто забыл упомянуть о полковнике
и о том, как Борис раскрыл его тайну. А по совести говоря, не забыл, а не хотел
привлекать внимание Горецкого к Софье Павловне. Но в свете событий сегодняшнего
утра все представлялось по-другому. Сын-идиот, разумеется, имел место, но разве
не мог Азаров использовать его как прикрытие для других тайных дел?
Глава 5
«В развернувшейся борьбе есть только два пути: либо с
Колчаком и Деникиным – либо с Советской властью, и жить в Советской республике
имеет право только тот, кто активно участвует в борьбе с интервентами и
белогвардейцами, всемерно помогает Красной Армии».
В. Ленин. Известия ЦК РКП(б), 1919
На окраине Ценска возле колодца терские казаки из корпуса
генерала Шкуро
[4]
поили лошадей. Они по очереди поднимали воду
ведрами, наливали ее в большую деревянную колоду и подводили к ней фыркающих,
нервно переступающих лошадей. Дело это было долгое, и дожидающиеся своей
очереди казаки сидели в сторонке, покуривая и лениво переговариваясь.
Саенко подошел к этому казацкому клубу и, вежливо
откашлявшись, поздоровался:
– Здорово, земляки!
– Хохол казаку не земляк, – грубо ответил средних
лет казак с большим, сильно смахивающим на красную картофелину носом.
