- О чем ты там пишешь? - кивнул он на Наташин
блокнот.
- Да так, размышлизмы свои...
А с ней он мусор на улицах не обсуждал...
Конечно, они оба видели одно и то же, но Наташа была в наушниках.
Без наушников ее мозг превращался в сырой фарш
со вкусом крови. Ее швыряло из стороны в сторону: то захлестывало чувством вины
перед Евгенией и Алексеем, то переполняли обиды на них же - за нелюбовь к ней,
за избиения, за "воспитывание" вместо поддержки в подростковом
возрасте, за ложь об усыновлении. Пропало доверие к целому миру, Наташа словно
отгородилась ото всех невидимым панцирем, чтобы не обижали больше, хотя бы до
тех пор, пока она снова не встанет на ноги. И сквозь все это пробивались новые
мысли, которых раньше в ее голове не бывало: "Кто я? Кто моя мать, кто
отец? На кого я похожа? Сколько у меня родственников - настоящих, по крови, не
этих?"
- Ты счастлив со мной? - спросила она, глядя на
его вновь грустное, замученное лицо.
Максим отпил кьянти из круглого бокала из
дешевого толстого стекла и, поразмыслив немного, ответил:
- Я счастлив с тобой. Но у тебя сейчас трудный
период в жизни, и я за тебя беспокоюсь. Это отвлекает от счастья.
Элегантно отпилив ножом кусочек стейка, бросил
дело на полпути и добавил:
- Все, что тебя мучает, необходимо вытащить на
поверхность. Тогда ты сможешь с этим справиться. Замалчивать, отвлекаться,
запивать - не поможет...
Продолжить тему опять не удалось.
- Натали! - позвал сбоку какой-то француз, и
Наташа взволнованно оглянулась...
Нет, это не ей. Парень просто окликнул свою
подружку, которая отстала, бесконечно фотографируя узкую улочку.
- Я очень скучаю по Франции, - призналась она. -
Хоть еще мало времени прошло, но я как подумаю, что это все, больше туда не
вернусь...
Она замолчала, пытаясь побороть подкатывающие
слезы.
- Почему Дима называет тебя Подсолнухом? -
спросил Макс о том, чего еще не знает о ее жизни во Франции.
- На актерском мастерстве нам задали подготовить
пантомиму: изобразить растение, - объяснила девушка. - Я выбрала подсолнух,
тренировалась дома, и Дима за всем этим наблюдал.
- А мне покажешь, как выглядит подсолнух?
- Вот так.
Наташа руками изобразила листья, задрала голову
к небу и довольно заулыбалась - все просто, но какая же сложная работа у
актеров! Глядя на ее солнечное, удовлетворенное жизнью, беззаботное круглое
личико, нельзя было не улыбаться - это был подсолнух в чистом виде, и Макс
задорно расхохотался:
- Обалдеть!
Какое талантливое, моментальное включение -
полсекунды - и все, роль, такая, что не отличишь от реальности. Наташа грустно
улыбнулась ему в ответ.
"Ренессанс означает
"возрождение".
"Можно смириться с тем, что моя история -
такая. Можно вычеркнуть из памяти то, что уже давно пройдено. Начать жить
заново, как говорит Макс. У меня есть родители, которые меня родили, и другие -
которые вырастили."
"Я полностью русская, или вдруг иностранка
на четверть, как он?"
"Когда у дерева нет корней, его легко
опрокинет любой ветерок..."
"Он влюблен?"
"Я не могу сделать так, чтобы у меня
исчезло чувство вины. Но я могу сделать и что-то хорошее в этой жизни."
Эта постоянная смена впечатлений, нагромождение
новых информаций, расходование энергии ежедневно под ноль - все, действительно,
помогало морально.
Следующий день до обеда они провели в кровати. За
окнами шумел ливень, в комнате было темно и мрачно, они сидели на постели друг
напротив друга, и Наташа с интересом училась у Макса "развитию
чувственности", как он это назвал. Он уже научил ее раньше ощущать тепло
пламени, представляя, что держит руку над горящей свечой; и чувствовать холод
на ладошке, когда он якобы кладет ей кубик льда. Это были знакомые ощущения, и
Наташа легко вызывала их на коже каждый раз по своему желанию. Максим даже
похвалил, что так быстро научилась - обычно легче дается что-то одно, тепло
либо холод.
А сейчас обыгрывал прикосновения.
- Закрой глаза. Почувствуй силу нажима,
температуру моей кожи. Запомни эти данные, - он медленно провел ладонью по всей
ее руке. - Теперь повтори это прикосновение мысленно, без меня. Чувствуй, как
тепло моей руки спускается от плеча до кисти. С открытыми глазами сможешь?
- Нет, с открытыми отвлекаюсь.
- Окей. Получается?
- До локтя хорошо чувствую, дальше теряю.
- Прикоснись ко мне там, где чувствуешь, с той
же силой. Сделай так, как будто хочешь продемонстрировать мне свои ощущения.
Трогай меня, а чувствуй это прикосновение на своей коже. Поняла?
Она поняла. Поняла гораздо больше. Ласкать его и
получать от этого удовольствие своим телом. А ведь плечо - это только начало...
Мысли сразу скакнули до самого интересного момента:
- А чем я буду чувствовать, лаская твой член и
яйца?
Он рассмеялся:
- Бог ты мой, мы только до локтя дошли! - и
добавил серьезно: - Наташ, спешка и хороший секс - вещи несовместимые.
Она открыла глаза и прекратила свои действия.
- А то, что в порнухе показывают, - возразила
она, - там все так быстро, без прелюдии, без нежности... Спешка же. Но мужчинам
нравится именно так.
Максим ухмыльнулся:
- Ты пересмотрела порнухи больше, чем я, так что
еще неизвестно, кому больше нравится!
- Да просто тебе не нужно - у тебя всего того же
в реальной жизни навалом было!
Макс сейчас с удовольствием закурил бы сигарету.
Просто так, для поддержания беседы в полумраке. Тут где-то были сигареты для
гостей отеля.
- Ты не против, если я покурю? - поинтересовался
он, слезая с кровати.
На столике у входа лежала запечатанная пачка и
"пробник" спичек с эмблемой отеля. Наташа не возражала, она уже
привыкла, что этот мужчина все решает сам; только развернулась к нему лицом,
сев по-турецки - голенькая, в маленьких трусиках, как он любит. Он встал у
открытого окна, прислонившись к раме, вдыхая влажный свежий воздух с ароматом
дождя вперемешку с сигаретным дымом. Дым понемногу проникал в комнату, и этот
запах напоминал Наташе подростковые годы, одно из первых впечатлений близости
Максима Викторовича - там, в беседке возле "Мельницы", после первого
поцелуя, когда он курил, а она его разглядывала. Да, она определенно увязла в
прошлом. А он изменился с тех пор. Он изменился даже со времени их последнего
расставания полгода назад - Наташа не знала, бояться ей или радоваться - Макс
уверенно выходил за границы привычного, за границы приличного. Она всегда знала
его как чуткого, трепетного любовника, а в последнюю неделю открыла в нем такую
жгучую смесь инстинктов, развращенности и необузданности, что опасалась не
соответствовать. Он мог в любой момент полезть ей под юбку, оставаясь при этом
внешне совершенно невозмутимым, и только взглядом выдавая (или специально
изображая, Наташа не разбиралась) неприкрытую похоть. Нет, он не похоронил в
себе той чуткости сентиментального романтика, но у этого алмаза появилась
дорогая огранка. В "Мельнице" семь лет назад она робко заводила
разговор о сексе в принципе, а сейчас - спрашивала:
