– Гастон! – рявкнул хозяин в глубину кухни.
Мальчишка возник на пороге, не успев стереть с лица улыбку.
Выглядел он обычно, как выглядят все официанты, – белая курточка,
зализанные бриолином волосы. Гастон перекинул через руку салфетку и ринулся в
зал.
В ресторане было малолюдно. Прошло время обеда, когда
деловые люди торопливо поедали фаршированных цыплят, запивая их недорогим
вином. Сидела в углу зала пожилая пара: он – с большим животом, который с
трудом обтягивал жилет, она – в старомодной шляпке, с седыми буклями. Мосье
Жано видел наметанным глазом, что эти двое из провинции, приехали навестить
детей или просто проветриться. Хотя у кого после этой проклятой войны есть
лишние деньги, чтобы просто приехать – погулять по Парижу? Ужасное время,
старики болеют, молодежь зла и невоспитанна.
Господин Жано тяжко вздохнул, наблюдая, как
мальчишка-официант чуть не споткнулся, подскочив к вновь пришедшим клиентам.
Двое мужчин, один – прилично за пятьдесят, но по виду еще крепкий, держится с
достоинством, неторопливые движения человека, уверенного в себе и в собственном
бумажнике. Одет хорошо, но неброско, добротный костюм, пенсне на носу, похож на
профессора.
Таких клиентов мосье Жано очень даже уважает. Его спутник
гораздо моложе, в районе тридцати, и выглядит не так благополучно. Нет,
конечно, костюм его в свое время был сшит у очень хорошего портного, но зоркий
глаз мосье Жано отметил, что брюки обтрепались снизу, да и весь костюм слегка
поношен. Молодой человек тщательно выбрит, и белая сорочка чиста, но не
накрахмалена, уж не стирает ли он сам свои сорочки? Впрочем, мосье Жано ничему
уже не удивляется в наше ужасное время… Вот, кстати, и башмаки у молодого, хоть
и тщательно начищены, давно просят починки…
Двое за столиком сделали заказ и по уходе официанта
продолжали прерванный разговор.
– Рад вас видеть, Борис Андреич, в добром
здравии, – говорил пожилой, похожий на профессора, – однако вид у вас
обеспокоенный. Похудели что-то со дня нашей последней встречи, побледнели…
Борис втянул носом упоительные запахи, доносившиеся из
ресторанной кухни, и сжал зубы. Есть хотелось до головокружения, потому что с
утра, кроме чашки кофе, у него не было во рту ни крошки.
Напротив него сидел его давний знакомец Аркадий Петрович
Горецкий и улыбался мягкой необязательной улыбкой. Глаза его из-под пенсне
смотрели на Бориса благодушно, и выглядел он этаким добрячком. Однако Борис
Ордынцев прекрасно знал, что Аркадий Петрович Горецкий вовсе не такой добрый и
мягкий, каким хочет казаться в данный момент.
Борис хорошо знал Аркадия Петровича. Они познакомились еще
до революции, когда профессор Горецкий читал в Петербургском университете
уголовное право, а Борис был студентом. Потом случилась одна революция, за ней
вторая, началась Гражданская война, университет закрыли, всех знакомых
разметало по миру, как осенние листья.
Отец Бориса профессор Ордынцев умер еще до мировой. Мать
Борис похоронил страшной зимой восемнадцатого года, распродал остатки мебели,
которые не сжег в печке, и подался на юг в поисках сестры Вари. Младшую его
сестренку тетка увезла к себе в имение в Орловской губернии, потому что Варя
была очень слаба после воспаления легких и не выжила бы в сыром и холодном
Петербурге.
Борис болтался по стране почти год, пережил голод, сыпняк,
бегал от бандитов и красных, чудом сумел перейти границу на Украине и очутился
в Феодосии, где к тому времени базировались силы Добровольческой армии генерала
Деникина. И там-то они и встретились с Аркадием Петровичем Горецким, который
был теперь не профессором, а полковником, состоял при штабе Деникинской армии и
выполнял особые поручения начальника штаба генерала Лукомского.
По подозрению в убийстве, которого он не совершал, Бориса
забрали в контрразведку. Там-то и произошла встреча с Горецким. Далее на долю
Бориса Ордынцева выпало столько опасных приключений, что хватило бы на десять
человек. Борис сумел все преодолеть и даже оказался полезным Горецкому, за что
тот и пригласил его работать на себя, мотивируя это тем, что, выполняя сложные
секретные поручения, Борис принесет больше пользы Белому делу, чем если бы он
сражался в окопе с винтовкой в руках.
Судьба хранила Бориса, его не зарубили махновцы в степях
Украины, он нашел сестру Варю, которая спасла его от расстрела, их с верным
другом Петром Алымовым не утопили красные в Новороссийской бухте. Но после
отставки Деникина и панического бегства Белой армии из Новороссийска что-то
сломалось в душе Бориса. Предательства генералов невозможно было простить,
Борис разошелся в полковником Горецким и поступил в полк.
Они снова встретились только в Константинополе. Борису не
изменило его всегдашнее везение, он не погиб в Крыму при штурме Перекопа, ему
удалось сесть на пароход в Ялте. И вот уже великий город Константинополь
встречает его своими куполами и минаретами.
Полковник Горецкий и тут не подвел. Он тщательно опекал
Варю, которую Борис отправил в Константинополь. Он устроил в госпиталь Алымова
и доставал ему лекарства. Он привлек Бориса к своей деятельности. Горецкий
вышел в отставку и выполнял теперь дипломатические поручения для англичан.
Англичане хорошо оплачивали такие услуги. Борис получил крупную сумму денег и
отправил сестру с ее женихом Алымовым в Берлин. Там Петру должны были сделать
хороший ножной протез. Они же с Горецким уехали в Париж – город, куда стекались
русские эмигранты.
Борис устроился вольным слушателем в Сорбонну – Аркадий
Петрович настоятельно рекомендовал ему закончить образование и получить диплом
юриста. Деньги, привезенные из Константинополя, быстро таяли, Борис перебивался
случайными заработками, да еще нужно было помогать сестре. Лечение у Петра
оказалось сложным и долгим, деньги уходили, как в прорву…
Официант принес салат и булочки. Борис последним усилием
воли сдержался и заставил себя медленно взять вилку и медленно разломить свежую
воздушную булочку. Впрочем, глаза Горецкого слишком проницательно блестели
из-под пенсне, и Борис знал, что Аркадий Петрович заметил и его поношенный
костюм, и мятую сорочку… Борис рассердился.
Официант налил вина и отошел, пробормотав что-то.
– Русские! – сообщил он хозяину, пробегая мимо.
– А то я сам не вижу! – буркнул мосье Жано.
Русские редко посещали его ресторан. Кто побогаче, ходили в
русские рестораны – там подавали черный хлеб, икру и водку, а также расстегаи и
бараний бок с гречневой кашей. Подавали там русские официанты в красных
шелковых косоворотках и пели русские певицы под балалайку. Обнищавшие же
эмигранты толклись на Монмартре в кабаках самого низкого пошиба. Нет, русские редко
посещали ресторан мосье Жано.
– Давненько мы с вами не встречались! – оживленно
заговорил Горецкий, поднимая бокал и придирчиво разглядывая вино на
свет. – Месяцев пять или больше…
И поскольку Борис ничего не ответил, он молча отпил из
бокала.
