Шаман сохраняет полное спокойствие.
— Назови свое имя, дух.
— Я обхожусь без имени.
— Ты предок этой женщины?
— Ты уже спрашивал. Нет. Насколько мне известно.
Шаман стучит костью об кость, бормоча что-то на неизвестном мне языке. Потом вскакивает на ноги, поднимает руки и сгибает пальцы, как когти.
— Именем великого Эхий-мергена заклинаю тебя — покинь тело этой женщины! Изыди! — орет шаман.
Ох уж эти штучки.
— Изыду — а дальше что? — спрашиваю я.
— Изыди! — орет шаман. — Изыди! Заклинаю именем великого Эхий-мергена, который отделил день от ночи!
Шаман трясет над Гангой погремушкой, размахивает курительницей и брызгает водой ей в лицо.
Потом смотрит, ожидая реакции.
— Шаман, я рассчитывал на более разумное поведение с твоей стороны. За много лет я впервые вступил в разговор. А водой Гангу лучше помыть, будет больше пользы. А то она считает, что монгольская плоть не потеет, и никогда не моется. И еще у нее вши.
Шаман пристально смотрит в глаза Ганге, пытаясь обнаружить того, кто не является Гангой.
— Твои слова, дух, ставят меня в тупик. Сила твоя велика. Ты желаешь этой женщине зла? Ты злой дух?
— Случается, разозлюсь иной раз. Но вообще, по-моему, я не злой. А ты?
— Чего ты хочешь от этой женщины? Что мучает тебя?
— Одно воспоминание. И отсутствие остальных.
Шаман снова садится на коврик и принимает ту же позу, что вначале.
— В какой стране ты жил, когда имел тело?
— Почему ты думаешь, что я был человеком?
— А кем еще ты мог быть?
— Хороший вопрос.
Шаман морщит лоб.
— Ты очень странный. Такие, как ты, встречаются редко. Ты рассуждаешь как ребенок, а не как старый, поживший человек.
— Что значит «такие, как я»? Тебе встречались такие, как я?
— Я же шаман. Моя работа — общаться с духами. Раньше это делал мой учитель, а еще раньше — учитель моего учителя.
— Позволь мне исследовать твое сознание. Я должен выяснить, с какими духами ты имел дело.
— А что, разве духи не общаются между собой?
— Со мной не общаются. Прошу тебя, позволь мне войти в тебя. Для тебя будет лучше, если ты не станешь сопротивляться.
— Если я позволю тебе ненадолго войти в меня, ты оставишь в покое эту женщину?
— Шаман, считай, что мы договорились. Если сейчас ты прикоснешься к Ганге, я покину ее.
Я продвигаюсь по чужой памяти, как по лабиринту. Некоторые туннели хорошо освещены и находятся в идеальном состоянии. Другие похожи на обрушенные катакомбы. Одни надежно охраняются, другие заложены кирпичом. Из одного туннеля перехожу в другой, опускаясь все глубже и глубже.
Но докопаться до воспоминаний еще не означает докопаться до правды. Очень часто ум редактирует воспоминания с учетом пересмотренной и обновленной картины мира. В туннелях памяти шамана я ветретился то ли с духами мертвых, то ли с галлюцинациями — может, самого шамана, может, его клиентов, а может, и с теми и с другими, — то ли с noncorpa. Короче, либо следов не оказалось вообще, либо их оказалось слишком много. Возможно, нужные мне свидетельства имеют форму, в которой я не могу их распознать. Я углубил свои поиски.
Мне удалось обнаружить вот эту историю. Она была рассказана двадцать лет тому назад ночью у костра.
Давным-давно по земле гуляла красная чума. Она выкашивала людей тысячами. Здоровые бежали прочь, бросая заболевших. Они успокаивали себя просто: «Судьба рассудит, кому жить, кому умереть». Тарву, мальчика пятнадцати лет, тоже бросили умирать в стране птиц. Его дух покинул тело и отправился в песчаную страну мертвых.
Когда он появился в юрте хана преисподней, тот очень удивился.
— Почему ты покинул свое тело, ведь оно еще дышит?
Тарва ответил:
— Мой повелитель, живые решили, что мое тело умрет. Я отправился к тебе без промедления, чтобы заверить в своей преданности.
Хан преисподней был тронут покорностью Тарвы.
— Нет, я постановляю, что твой срок еще не наступил. Бери самого быстрого из моих скакунов и возвращайся к своему учителю в страну птиц. Но сначала ты должен выбрать что-нибудь на память из сокровищ, которые видишь перед собой в моей юрте. Смотри не ошибись! Тут есть здоровье, богатство, удача, красота, вдохновение, печаль, скорбь, мудрость, вожделение, слава… Так что же ты выбираешь?
— Мой повелитель! — ответил Тарва. — Я выбираю вот эти сказки.
Тарва сложил сказки в свой кожаный мешок, оседлал самого быстрого из скакунов хана преисподней и помчался обратно на юг, в страну птиц. Когда он прискакал, ворон уже успел выклевать глаза на его теле. Тарва не посмел вернуться в страну мертвых, опасаясь, что хан преисподней сочтет это неблагодарностью. Поэтому он вновь вступил во владение своим телом и поднялся с земли. Несмотря на слепоту, он прожил сто лет, странствуя на скакуне хана преисподней по свету, от Алтайских гор на западе и до пустыни Гоби на юге и рек нагорья Хэнтэй. Он предсказывал будущее, рассказывал сородичам сказки и легенды о происхождении их земли. С тех пор монголы рассказывают друг другу сказки и легенды.
Я решаю отправиться на юг, вслед за Тарвой. Если реальность не дает мне подсказки, может, ее дадут легенды.
* * *
Жаргал Чиндзориг силен, как верблюд. Верит он только своим близким и своему грузовику. В детстве Жаргал мечтал стать летчиком ВВС Монголии, но у родителей не хватило денег дать взятку кому надо, чтобы мальчика приняли в столичную школу для партийных. Поэтому он стал водителем грузовика. В конце концов, это даже к лучшему. Кто знает, что приключится, если кучка ржавых аэропланов, из которых состоят ВВС Монголии, неровен час, поднимется в воздух. В парламенте ведут разговоры о том, не списать ли на металлолом весь военно-воздушный флот, который только подчеркивает полную неспособность Монголии защитить себя от любого соседа, даже от малоразвитого Казахстана. Из-за экономического кризиса Жаргал работает на любого, у кого есть топливо. На дельцов черного рынка, на теоретически приватизированный металлургический завод, на лесозаготовительную бригаду, на торговцев мясом. Жаргал пойдет на все, лишь бы заставить свою жену рассмеяться: даже натянет носок на нос и будет скакать вокруг юрты, посадив ее на загривок и сопя, как як.
Дорога из Улан-Батора в Даландзадгад, по которой мы едем, наименее ужасная из всех монгольских дорог. По ней можно обычно проехать в любую погоду, даже в дождь. Дорога имеет 293 километра в длину. Жаргал знает каждую выбоину, каждый поворот, каждую канавку и каждый патруль, конечно. Он знает, на каких заправках бывает бензин и когда, сколько еще прослужит каждая из деталей его тридцатилетнего советского грузовика и где можно раздобыть запчасти.
