Из гостиной послышалось жужжание — включился кондиционер. Сейчас иду в гостиную. Ремень будет на спинке дивана. А если нет — ну не знаю, что сделаю. Взорвусь!
Иду в гостиную. Ремень висит на спинке дивана. Ну вот и прекрасно, черт подери.
Молодец. Оделся, а душ не принял. От меня за версту воняет, а тут назначена встреча с этими, как их там, с шишками из Тайваньского консорциума.
— Ты кретин, Нил, — говорю я вслух.
Никто не возражает.
Почему-то когда ты себя называешь кретином, никто не возражает. Душ сожрет остаток утреннего лимита. Пока не отработаю распорядок — рас-порядок! — утренних процедур до автоматизма, вечно буду опаздывать на паром и выдумывать уважительные причины.
Выключаю кондиционер.
— Сейчас только май, черт тебя подери. Хочешь меня заморозить до смерти, да? С кем ты тогда будешь дурака валять, скажи?
В ванной обнаруживаю, что она опять развлекалась с жидким мылом. Кати всегда покупала жидкое мыло во флаконах с пульверизатором. И горничная тоже. И все было хорошо, пока она не обнаружила, как весело — брызгаться из пульверизатора. Лепехи мыла повсюду — на стенах, на раковине, на полу в душевой кабинке, на вешалке, там — ну да, как раз там, — куда я только что повесил рубашку. Везде эти мерзкие пятна, похожие на брызги засохшей спермы.
Прекрасная забава, черт подери. Вытереть, что ли, эту срань?
Странно, что горничная никогда не прикасается к гигиеническим принадлежностям, оставшимся после Кати. Словно это мое имущество. Интересно, почему я до сих пор не избавился от женского барахла. В шкафу лежит упаковка тампонов. Две упаковки. С двумя капельками и с тремя. Горничная ни разу не взяла ни одного. Не понимаю почему. Может, это одна из китайских причуд — не пользоваться тампонами. Ведь не надевают же они памперсов на младенцев, и те кладут прямо в трусы, где угодно и когда угодно. Но при всем при том горничная пользуется тальками, увлажняющим кремом, пеной для ванны — очень охотно, без зазрения совести. И почему она, собственно, должна испытывать угрызения совести по этому поводу, если не испытывает по другим?
Сую голову под душ. Намочить, шампунь, втереть, взбить пену, смыть, восстановитель, все пальцы в мыле, смыть, вытереть. На все две минуты. Помылся — и хорошо, а о расплате подумаем потом.
Досуха вытираюсь, втягиваю живот. Но в последнее время это мало помогает. Нил, когда у тебя начала расти эта хреновина? По идее, от постоянного стресса я должен терять в весе. Не сомневаюсь, что и теряю, но из-за диеты из вафель, фруктовых пастилок, сигарет и виски набираю больше, чем теряю от стресса. Пузо как у беременной. Тьфу! Меня даже передернуло от отвращения. Интересно, если бы Кати удалось забеременеть, изменилось бы что-нибудь или нет? Завязал бы я тогда, пока еще мог? Или только стал бы еще больше мучиться? Если только можно мучиться еще больше и… не умереть. Не знаю.
Запахло горелым. Черт! Утюг!
Да нет же, я не включал утюг. Пахнет горелыми вафлями. Черт, черт, еще раз черт. Завтрак пропал к чертовой матери. Можешь уже не спешить, Нил, у этих вафель нет никакой надежды на спасение. Они зашли слишком далеко, они уже не вафли. Когда вафля перестает быть вафлей? Когда она превращается в кусочек угля, черт бы его побрал. Придется для питательности насыпать побольше сахара в кофе, другого выхода не вижу. Жидкий завтрак. Очень жидкий. Из-под двери показалась темная струйка. Кровь, что ли? Чья кровь? Ее? В этой квартире всего можно ожидать, больше я ничему не удивлюсь. Нет, жидкость темно-коричневая. Дьявол! Я же сунул в кофеварку новый фильтр, не вынув старый, а мы ведь знаем, что бывает в таких случаях, правда, старина Нил?
Бегом на кухню. Отключить кофеварку, отключить тостер, отключить эту головную боль. Не угодно ли стакан чистой воды на завтрак, Нил? Почему «спасибо, не стоит»? В чем проблема, Нил? Ах, нет чистых стаканов. Ну что ж, тогда бутылку чистой воды. Превосходно. Приятного аппетита, Нил. Окидываю взором свои кухонные владения. Видок — будто Кит Мун похозяйничал здесь месяц. Хотя нет, Кит Мун против меня — чистюля
[31]
. Извини, дорогая, приберу потом. Да приберу, приберу, ты же прекрасно знаешь.
Надевай галстук, Нил, и бегом на работу. Этим узкоглазым толстосумам и так придется тебя ждать, нельзя испытывать их терпение. Сумасшедшее утро. Даже в окно не успел взглянуть — что за погода. Читаю прогноз на пейджере: облачно, без осадков. Значит, зонтик не понадобится. Непогода по-азиатски. Картинка так и стоит перед глазами: голые холмы, туман, сонное море.
Радио оставляю включенным — для нее, как, бывало, моя мама — для собаки. Из спальни слышны новости по-китайски, на кантонском диалекте. Не знаю, как она к ним относится — иногда слушает, иногда выключает, иногда ловит другую волну.
— Будь умницей, веди себя хорошо, — говорю, завязывая шнурки на ботинках.
Беру кейс и свою связку ключей.
Кати обычно отвечала:
— Слушаюсь и повинуюсь, мой охотник-добытчик.
Эта никогда не отвечает.
Выхожу наконец. Ну все, вышел.
Лифт как раз идет вниз. Слава богу. А то опоздал бы на автобус к парому. Двери открываются. Втискиваюсь внутрь, со всех сторон меня сжимают мужские тела. Кто желтоватый, кто розовато-серый, но все мы принадлежим к одному племени. Обитатели одной резервации финансового благополучия — а иначе нам было б не по карману это жилье. В лифте пахнет пиджаками, лосьоном после бритья, кожаными ремнями, гелем для волос и еще чем-то затхлым. Может, застоявшимся тестостероном. Все молчат. Похоже, не дышат. Я поворачиваюсь так, чтобы мой член не упирался в член другого добытчика, и в поле зрения попадает дверь моей квартиры с номером 144.
— Нехороший номер, — сказала когда-то госпожа Фэн. — Дело в том, что «четыре» по-китайски произносится так же, как «смерть».
— Нельзя же всю жизнь только и делать, что избегать цифры «четыре», — возразила ей Кати.
— Допустим, — Госпожа Фэн прикрыла свои печальные глаза. — Есть еще одна проблема.
— Какая же? — спросила Кати, улыбаясь мне краешком рта.
— Лифт, — ответила госпожа Фэн, открыв свои проницательные глаза.
— Надеюсь, вы не имеете в виду, что лифта тоже надо избегать! У нас четырнадцатый этаж! — сказал я.
— Нет. Но лифт находится как раз напротив вашей квартиры!
— И что? — Кати больше не улыбалась.
— Двери лифта — это пасть! Она пожирает удачу. Удача не переступит порога этой квартиры.
Я взглянул наверх — и увидел себя в окружении сонма моих же неподвижных голов, взирающих на меня вниз сквозь закопченное стекло. Вроде как повстречался с собственным привидением.
