Впервые с момента своего приезда в Токио я чувствую себя абсолютно счастливым человеком. Мне написал письмо мой дед. Подумать только, я встречусь и со своим отцом, и с дедом. «Нам нужно будет многое обсудить!» Вот, я падал духом оттого, что это невозможно, а на самом деле установить связь с отцом оказалось проще простого, как я и мечтал. До понедельника всего два дня! Судя по письму, мой дед – человек с хорошим образованием, наверняка в семье он имеет больший вес, чем моя страдающая паранойей мачеха. Завариваю зеленый чай и иду в сад, чтобы выкурить сигарету – на сей раз Бунтаро привез «Кент», а мои «Мальборо» закончились. Цукияма – классное имя! – пишется иероглифами «луна» и «гора». Сад кипит красотой, гармонией, жизнью. Я хочу, чтобы понедельник наступил через пятнадцать минут. А который теперь час? Возвращаюсь в дом и смотрю на часы, которые госпожа Сасаки принесла мне на этой неделе. До приезда Бунтаро по-прежнему три часа. Отсутствующая хозяйка ловит мой взгляд из своей ракушечной рамки.
– Вот наконец и тебе улыбнулась удача. Позвони Аи. Это ведь она придумала послать объявление, помнишь? Давай. Поначалу застенчивость может быть притягательна, но, сидя в этой скорлупе, добра не наживешь себе.
– Рифма была задумана или это вышло случайно?
– Не переводи разговор на другую тему! Выйди на улицу, найди телефон и позвони.
Улица с супермаркетом ничуть не изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз, но я изменился. Посмотрите на все эти машины – проезжают себе мимо и никогда не сталкиваются. Порядок трудно разглядеть, но он есть, скрывается под видимым хаосом. Итак, я провел двенадцать часов в аду – ну и что? Некоторые живут в аду по двенадцать лет, а потом всю жизнь про это рассказывают. Жизнь продолжается. К счастью для нас. Нахожу телефонную будку под пожарной лестницей в магазинчике «Юникло». Как только мобильные телефоны захватят весь мир, эти штуки станут такой же редкостью, как газовые фонари. Снимаю трубку и замираю. Трус! Сначала надо подстричься, решаю я,– ты бесхребетный червяк, Миякэ,– и поднимаюсь по ступенькам в заведение с вывеской «Гэндзи. Парикмахерские услуги». Перед ней стоит шест с красными, белыми и синими полосками – в свое время Андзю отчаялась втолковать мне, откуда полоски начинаются и где кончаются. Для нее это было яснее ясного. «Гэндзи» – убогое место с навевающим зимнюю стужу кондиционером – я здесь единственный клиент,– и в последний раз его красили, когда Япония капитулировала. Немой телевизор показывает скачки. Воздух так насыщен парами лака для волос и других фиксаторов, что, если чиркнуть спичкой, все здание взлетит на воздух. Сам Гэндзи, пожилой человек с торчащими из носа волосками, держит в трясущихся руках щетку и подметает пол.
– Заходи, сынок, заходи.
Он указывает на пустое кресло. Я сажусь, и он драпирует мне плечи скатертью. В зеркале моя голова выглядит отделенной от остального тела. Вспоминаю кегельбан в «Валгалле» и вздрагиваю.
– Почему такой постный вид, сынок? – спрашивает Гэндзи и роняет ножницы на пол.– Что бы у тебя ни случилось, твоя жизнь никогда не будет такой неудачной, как У моего последнего клиента. Предприниматель, дела, судя по костюму, идут неплохо, но такого несчастного парня я в жизни не встречал! – Гэндзи роняет расческу.– Я ему говорю: «Простите, если я не ко времени, господин, но, кажется, вас что-то беспокоит?» Клиент вздыхает и наконец изрекает: «На прошлой неделе умерла Ситчик». «А кто это, Ситчик,– ваш пудель?» – Гэндзи щелкает ножницами. «Нет,– отвечает клиент.– Моя жена».– Гэндзи прерывает свой рассказ и открывает бутылку сакэ. Залпом выпивает полбутылки и пристраивает ее на полочку под зеркалом.– «Как печально, господин,– говорю я.– Надеюсь, вы найдете утешение в работе». «Меня вчера уволили»,– говорит клиент. «Какой ужас, господин,– говорю я.– Вас уволили, э-э, из-за уныния, в которое вас ввергла тяжелая утрата?» «Не совсем,– вздыхает он.– Меня уволили из-за моей шпионской деятельности».– Гэндзи останавливается, чтобы допить сакэ. Не глядя он берет флакон фиксатора для волос и выпивает его почти весь, не заметив ошибки.– Вот это уж точно застало меня врасплох, доложу я вам! «Шпионаж? Я еще никогда не стриг шпионов. На кого вы работаете? Китай? Россия? Северная Корея?» «Нет,– признается он с некоторой гордостью.– На самое могущественное государство на карте мира. Королевство Тонга».– Гэндзи включает машинку для стрижки, но ничего не происходит; он крутит шнур и с силой бьет ею по столу. Машинка оживает.– Я говорю: «Королевство Тонга? Я и не думал, что у них есть, ну, знаете, секретные службы».– «Никто об этом и не знает. Здорово, правда?» – «Ну, господин, я полагаю, вы у них вроде национального героя. Почему вы не переселитесь туда? Они примут вас с распростертыми объятиями».– Гэндзи бреет у меня за ушами.– Клиент хмурится. «Три дня назад там случился дворцовый переворот. Власть захватили милитаристы, меня объявили двойным агентом, и вчера я был приговорен к смерти через повешение».– «Что ж, господин, по крайней мере, вы все еще в добром здравии».– Гэндзи вешает бритву на крючок и снова берет ножницы.– И вот в эту самую минуту мой клиент заходится надрывным кашлем, и мне приходится стирать с зеркала кровь. «Гм. Может быть, вам стоит вернуться туда, где вы работали до того, как стали шпионом, знаете». Тут он в первый раз улыбается. «Я был пилотом»,– говорит он. «Вот и хорошо, почему бы вам не устроиться в авиакомпанию»,– предлагаю я. Он чихает, и, клянусь, сынок, у него вываливается правый глаз! И катится через всю комнату, правду говорю! «Вот наказание! – говорит он.– Это был мой лучший глаз!» Я в полном отчаянии, можешь себе представить. «Как насчет того, чтобы написать свою автобиографию, сэр? Ваша жизнь заслуживает «Оскара», и не одного».– Гэндзи щелкает ножницами раз, другой третий.– «Фильм, который про меня сняли, завоевал три «Оскара»».– «Как чудесно, сэр! Я знал, что вас ждет свет в конце тоннеля!» – «Он завоевал три «Оскара» через полтора года после того, как мой агент сбежал, прихватив с собой мой сценарий. Из него вышел хит на миллионы долларов, а я не получил ни иены. И что хуже всего, кого, как вы думаете, они наняли меня играть? С Джонни Деппом я бы еще смирился, но Брюс Уиллис?» Тебе покороче, сынок?
* * *
А тем временем в замшелом лесу госпожа Хохлатка с Питекантропом оказались в ловушке между скалой, полоской твердого фунта и стеной из листвы. Питекантроп поскреб в затылке и замычал. Следы Козла-Сочинителя давно перепутались со следами священных коров и белых слонов, но Питекантроп ничего не сказал из страха лишить госпожу Хохлатку надежды. Госпожа Хохлатка уселась на заросший грибами пень.
– Сейчас Господину как раз пора бы съесть второй завтрак… Предупреди он меня, что собирается пойти побродить, я бы заранее что-нибудь приготовила…
Какой-то человек с треском вывалился из непроходимых зарослей и растянулся перед ними. От неожиданности госпожа Хохлатка пронзительно вскрикнула и отлетела на несколько шагов вверх по тропинке, а Питекантроп прыжком оказался между ней и лежащим на земле незнакомцем. С виду тот не представлял угрозы; он поднялся на ноги, смахнул гнилые листья с твидового пиджака с кожаными накладками на локтях и поправил на носу обмотанные пластырем роговые очки. Он ничуть не удивился тому, что повстречал в этом девственном лесу курицу с высокоразвитым интеллектом и давно вымершего предка Homo sapiens.
