Иду в боковой кабинет. Госпожа Сасаки упоминала о громкоговорящей системе оповещения, но Суга никогда не показывал мне, как ею пользоваться. Повернуть этот ключ, щелкнуть этим выключателем. Надеюсь, все правильно. Под надписью «Говорите» зажигается зеленый огонек. Я откашливаюсь и наклоняюсь к микрофону. Над Уэно Разносится звук моего кашля. Когда Юки Тийо слышит свое имя, она чуть не лопается от гордости.
Я горю от смущения. Юки Тийо изучает меня взглядом.
– Итак, Юки. Сколько тебе лет?
– Десять. Но мамочка запрещает мне разговаривать с незнакомыми.
– Но ты уже говорила со мной.
– Только потому, что мне нужно было, чтобы вы позвали мамочку.
– Ты неблагодарный ребенок.
Я слышу шаги Аоямы, затем вижу его самого. Его ботинки, его ключи.
– Ты! Миякэ!
Очевидно, я по уши в дерьме.
– Добрый день…
– Не надо мне никаких «добрых дней»! С каких это пор ты уполномочен делать сообщения по громкой связи?
У меня пересохло в горле.
– Я не думал, что…
– А если бы к Уэно мчался поезд с порванным тормозным кабелем? – Его глаза мечут молнии.– А если бы пришлось делать объявление об эвакуации! – Вены у него на лбу набухают.– А если бы пришло предупреждение, что бомба заложена? – Он меня уволит? – А ты, ты занимаешь громкую связь лишь для того, чтобы попросить мать какой-то потерявшейся девчонки пройти в бюро находок на втором этаже! – Он делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха.– Ты, ты превращаешь порядок в подростковый бардак!
– Тра-ля-ля! – К стойке мягко подходит женщина в леопардовой шкуре.
– Мамочка! – Юки Тийо машет рукой.
– Дорогая моя, ты же знаешь, как мама расстраивается, когда ты вот так исчезаешь. У этого милого юноши из-за тебя неприятности?
Она локтем отодвигает Аояму в сторону и водружает на стойку фирменные пакеты с покупками. Самоуверенно и вызывающе улыбается.
– Мне невероятно жаль, молодой человек. Что я могу поделать? Юки играет в эту милую игру каждый раз, когда мы идем по магазинам, так, милая? Муж говорит, что с возрастом это пройдет. Я должна где-нибудь расписаться?
– Нет, мадам.
Аояма молча кипит от злости.
– Позвольте мне чем-нибудь отблагодарить вас.
– Правда, мадам, ничего не нужно.
– Вы просто душка.– Она поворачивается к Аояме.– Отлично! Носильщик!
Я подавляю смешок на секунду позже, чем надо. Аояма излучает прямо-таки ядерное бешенство.
– Нет, мадам, я заместитель начальника вокзала.
– О! В этом наряде вы похожи на носильщика. Пойдем, Юки.
Когда мать уводит Юки, она оборачивается ко мне:
– Извините, что напрягла вас.
Аояма слишком разъярен, чтобы напрягать меня еще больше.
– Ты, Миякэ, ты, я тебе это припомню! Я сегодня же отправлю рапорт о твоем произволе в дисциплинарную комиссию!
Он стремительно удаляется. Не пора ли мне считать себя безработным? Из задней комнаты выходит Суга.
– У тебя просто талант раздражать людей, Миякэ.
– Ты все время был там?
– Мне показалось, ты владеешь ситуацией.
Мне хочется его убить. Что тут скажешь?
* * *
Я плыву на пароме! Сколько раз мы с Андзю наблюдали за ним, а сейчас я сам плыву на нем! Палуба раскачивается; ветер такой сильный, что к бортовой качке добавляется килевая. Якусима, огромная страна, где я живу, медленно, Но верно уменьшается. Господин Икэда разглядывает берег в армейский бинокль. Морские птицы парят над кораблем. Второклассники спорят, что будет, если паром начнет тонуть и нам придется драться за места в спасательных шлюпках. Кто-то смотрит телевизор, кого-то гонят оттуда, где находиться запрещено. Кого-то тошнит в туалете. Рокочет двигатель. Вдыхаю его выхлопы. Смотрю, как корпус корабля скользит по разлетающимся брызгами волнам. Если бы я уже не решил стать звездой футбола, я бы стал моряком. Ищу взглядом храм бога грома, но он скрыт утренней дымкой. Вот бы Андзю была здесь. Интересно, что она будет сегодня делать? Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз мы провели день врозь. Забираюсь в прошлое все дальше и дальше, но такого дня никогда не было. Якусима стала размером с амбар. Появляются и исчезают за кормой другие острова. Якусима помещается в кольце из большого и указательного пальцев. У меня шатается зуб. Господин Икэда стоит рядом на палубе.
– Сакурадзима! – кричит он мне сквозь ветер и шум двигателя, указывая вперед.
Вулкан вырастает из моря и заполняет собою треть неба. Еще одну треть застилают аккуратные, плотные клубы дыма, извергающиеся из зазубренного кратера.
– Ты можешь ощутить вкус этого пепла,– кричит господин Икэда,– у себя во рту! А вон там – это Кагосима!
Уже? Наше путешествие должно длиться три часа. Сверяюсь со своим Зэксом Омегой и обнаруживаю, что прошло почти три часа. Вот и Кагосима. Какая огромная! Вся Анбо, наша деревня, могла бы уместиться между двумя причалами этого порта. Огромные здания, гигантские краны, громадные сухогрузы, на их бортах написаны названия таких мест, о большинстве из которых я никогда не слышал. Наверное, когда я был здесь в последний раз, мне отключили память. Или, может, это было ночью? Вот откуда начинается мир. Будет что рассказать Андзю. То-то она удивится.
* * *
Если верить «Фудзифильму», четыре часа проскочили мимо пятнадцать минут назад. Самое большее, на что теперь можно надеяться,– это два часа сна, и на работе я буду еле жив скорее от недосыпания, чем от избытка дел. Вчера Суга работал последний день, так что после обеда я останусь там совершенно один. До сих пор вижу падающее тело. Таракан затих. Убежал? Вынашивает планы мести? Или уснул и видит сны: сексапильные ляжки тараканих, преющие отбросы? Говорят, что на каждого таракана, которого вы видите, приходится девяносто его сородичей, недоступных взгляду. Под половицами, в пустотах, за шкафами. Под футонами. «Бедная мама,– она надеется, что я так думаю.– Пусть она бросила нас на дядюшек, когда нам было по три года, но что было, то быльем поросло. Сегодня же ей позвоню». Ни за что! Забудь об этом! Мне кажется, я слышу, как Токио зашевелился. Чешется шея. Чешу ее. Чешется спина. Чешу ее. Чешется в паху. Чешу в паху. Как только проснется Токио, считай, все надежды на сон пошли прахом. Вентилятор размешивает зной. Как она посмела написать мне такое письмо? Я так устал, когда ложился, так почему же не сплю?
– Последняя пятница,– говорит Суга.– Полный улет. Завтра – свобода. Имхо, тебе надо поступить в колледж, Миякэ. Это круче, чем просто зарабатывать на жизнь.
На самом деле я его не слушаю – накануне вечером я узнал, что, когда мне было три года, мать решила сбросить меня с девятого этажа,– но, опять услышав это слово, не выдерживаю:
