На месте моей капсулы – мрачный склад, где нет ничего, кроме строительного мусора.
Впереди меня ждет моя слава – ворота противника.
Господин Икэда надрывается прямо мне в ухо:
– Что ты наделал?
Я оборачиваюсь и вижу своего отца:
– Я пришел, чтобы забить гол!
– Это наши ворота, а не ворота противника! Предатель! Ты показал им, куда идти!
Кии для пула с треском ломаются и разлетаются в щепки.
* * *
Сказочный великан одной рукой сжимает руль, а другой трясет меня за колено.
– Ты, сынок, какой-то сон видел. Даже бормотал что-то.
Великан печален. Я таращусь вокруг, не понимая, где я. Мы в кабине грузовика, которая увешана гирляндами амулетов из храмов и усыпальниц. Глаза у великана величиной с бильярдные шары и смотрят в разные стороны.
– Кто знает, что ты там бормотал? Только не я. Нес какую-то бессмыслицу.
И тут ко мне разом возвращаются Эйдзи Миякэ и эти семь последних недель.
– Бессмыслица, на какой язык ее ни переводи,– продолжает великан, которого, кажется, зовут Хонда, но проверять это уже поздно.
Я чувствую странную легкость. Сегодня утром я встретился со своим отцом. Чувство потери, чувство победы, но сильнее всего – чувство свободы. И сейчас, вопреки всем своим представлениям о жизни, я направляюсь в Миядзаки, чтобы увидеться с матерью – впервые за шесть лет. Со скоростью меньше пяти километров в час. Разделенный на четыре полосы поток транспорта ползет по-черепашьи. Часы на приборной доске, подмигивая, сообщают, что сейчас 16:47. Я проспал больше трех часов, и кредит в банке сна еще не исчерпан. Если почтовый вирус Сути сработал именно так, как тот расписывал, файл Кодзуэ Ямая уже доставлен по каждому электронному адресу в каждой адресной книге по каждому электронному адресу в каждой адресной книге и т. д., девяносто девять раз. Это получится… больше компьютеров, чем есть во всей Японии, по-моему, так. Намного, намного больше, чем возможности тех, кто хотел бы его утаить. Так или иначе, но я от него избавился.
– Надо же так застрять, да еще у Хадано,– говорит Великан.– В дорожной сводке передали, что в десяти километрах отсюда перевернулся молочный фургон.
Городской токийский пейзаж сменился сельским, расчерченным на квадраты рисовых полей.
– В ясный день,– говорит Великан,– там, справа, видно гору Фудзи
[141]
.
Мир вокруг наполняется моросящим дождем. На ветровом стекле взрывами рождаются новые звезды, и дворники стирают их на каждый девятый такт. Трещит радио. На мокром полотне скоростного шоссе Томэи скрипят тормоза. Микроавтобус с детишками из школы для детей-инвалидов обгоняет нас по внутренней полосе. Они машут нам руками. Великан подмигивает фарами, и детишки сходят с ума от восторга. Великан посмеивается.
– Кто знает, отчего у детей сердечко забьется. Только не я. Загадочные создания – дети.
Мимо ряд за рядом проплывают теплицы. Я чувствую своим долгом поддержать разговор, чтобы хоть как-то оплатить проезд, но стоит мне открыть рот, как зевота раздирает лицо пополам.
– У вас есть дети?
– Нет, только не у меня. Мы с женитьбой родились под разными звездами. У многих дальнобойщиков есть подружки в каждом порту. По крайней мере, так они говорят. Но чтобы у меня?
У Великана есть своя история, но выпытывать ее как-то неприлично.
– Сигаретку? – Великан протягивает мне пачку «Кэбина», и я уже собираюсь закурить, как вдруг вспоминаю.
– Извините, я пообещал одному своему другу бросить.
Поэтому я зажигаю сигарету Великану и пытаюсь развеять дымом жгучее желание затянуться. Поток транспорта пробуждается от спячки и заставляет нас тоже прибавить скорость. Великан затягивается, перегибается через гигантских размеров руль и щелчком стряхивает пепел.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, когда-то и мне было столько же лет, как тебе. Я устроился на работу в «Сёва-Шелл», водил гигромные автоцистерны. Насколько гигромные? Гигромные. Отдел перевозок организовывал обучение прямо на месте – их малютки это тебе не обычные коробки для мотора, понимаешь? Спали мы в бывшей казарме в пригороде Ямагаты
[142]
. Скверное было местечко, дождь со снегом и заморозки до самого марта. Нас было четырнадцать парней, на всех один длинный коридор, в котором для нас поставили низкие перегородки, чтобы можно было как-то уединиться, представляешь картинку?
Тру глаза. Мы обгоняем детишек в микроавтобусе. Они прижимают лица к стеклу и корчат рожицы. Я думаю о людях, что тонут вместе со своими подводными лодками.
– До этого я не ходил во сне. Никогда в жизни. А в Ямагате устроил целое представление. Я не просто ходил – я действовал. Вот, например, снится мне, что я гуляю по своему родному городку, и я иду по коридору со словами: «Добрый день. Хорошая сегодня погода. Добрый день». Если мне снится, что я знаменитый художник, утром обнаруживается, что зеркала измазаны зубной пастой. Это все было безобидно. Я всегда убирал за собой. Мы, стажеры, думали, что это смешно. Меня никогда не будили – все знают правило: «Никогда не буди лунатика», хотя никто толком не знает почему.
Радио завывает, разбрасывая треск помех. Великан пытается его настроить.
– Я узнал почему – и это были худшие шестьдесят секунд моей жизни. Помню, в жаркий денек прохаживаюсь я по тенистому рынку в Китае. В следующую секунду двое парней с криками усаживаются на меня, двое других хватают за руки, каждый за одну, еще двое пытаются разжать мне пальцы. Что же у меня в руках? Мясницкий нож. Я взял его из столовой. Если ударишь, убьет наповал, к чертям собачьим, такими обычно рубят замороженные туши. Я шел от перегородки к перегородке и будил своих товарищей-стажеров, тяпая по их головам.
Впереди на дороге в набегающих сумерках пульсируют огни «скорой помощи». Серебристый контейнеровоз лежит на боку, кузов помят и искорежен. Какую-то машину поднимают на лебедке в пикап. Регулировщики взмахами перестраивают четыре ряда в три. У них светящиеся жезлы и флюоресцентные защитные куртки. Другие поливают дорогу водой из шланга. Великан гладит один из своих амулетов.
– Ты веришь в то, что мир непоколебим, как скала. А потом все вдруг подскакивает и трясется, и этого мира как не бывало.
Поток машин ползет по узкому, как горлышко бутылки, отрезку шоссе, и Великан нащупывает свою пачку «Кэбина».
– Огоньку не найдется?
Я зажигаю ему сигарету, гадая, окончена ли его история.
– Так вот, мой сон. Был знойный день, в Китае. Передо мной рынок, где продают арбузы. Сладкие, холодные, как снег, арбузы. Я продал бы душу за один из них, это точно. Мать шепчет мне на ухо: «Осторожно, сынок! Они подсунут тебе гнилье!» И тут я опускаю глаза и вижу: из дорожной пыли торчит штуковина – кинжал, наподобие тех, что археологи используют для раскопок. И я пошел от лотка к лотку, тяпая арбузы лезвием. По звуку я определял, порченая у них мякоть или нет. Я решил: как только мне попадется хороший арбуз, я расколю его надвое и съем прямо на месте.– Узкий отрезок заканчивается, и Великан прибавляет скорость.– От лунатизма меня вылечили. Я тогда вроде как без сознания был. Но это записано в моей лицензии, поэтому профсоюзная работа и опасные грузы не для меня. А жена? Дети? Я слишком боюсь того, что могу сотворить с ними однажды, если это снова начнется. Так что, видишь…– Великан затягивается, высасывая из своей сигареты все соки.– Будь осторожен с тем, что тебе снится.
