– А за час она как раз была у нас, – сказал Юрай.
– Ну и молчал бы, – ответил Леон. – Старику Красицкому это тоже пришло в голову. Он задавал вопросы, кто вы такие есть? Ему показывали выписку из истории твоей болезни, что ты ни рукой, ни ногой…
– А я как раз сегодня прошел всю улицу, – засмеялся Юрай. – А вчера ходил на черное место.
– Милиция за тебя похлопотала, так что режиссер в тебе злодея уже не видит, хотя кто-то ему донес, что ты по его двору шастаешь, и ему это очень не понравилось.
– И не я один, – ответил Юрай. – Ночью кто-то был в доме, я фонарик видел, которым там шарили. По всему – дама, приезжала на машине. Сегодня у куста сирени стояла беженка, которая тут поселилась. Я потом увидел, как она живет, – кошмар! Под крышей полиэтилена.
– Это не повод идти к даче Красицкого, – заметил Леон. – Надо будет ему сказать, чтобы кого-нибудь поселил, что ли… Такое время… Ему-то тут, конечно, тяжело… Я так понял, что он со временем дачу продаст… Так велел сын, уезжая в Америку, взял с него слово.
– Вообще-то правильно, – согласился Юрай. – Каково ему после этого тут жить?
Нелка кончила мыть посуду, подошла, села рядом и сказала, что позвонила Тасе. Она его поколет… Чтоб крепче спал ночью.
Мысль о том, что расход на уколы может совсем порушить их хлипкий бюджет, вернула Юрая к идее романа. Чем черт не шутит…
– Слушай, – спросил он Леона, – что это за черное у вас место? И с чего это ты такой храбрый, что поселился рядом с ним? Или тебя надули?
– Еще как! – засмеялся Леон. – Меня надули со всех сторон. Дача сырая, гнилая, сам видишь… Она годится только для жаркого лета или при постоянном подтапливании. Я решил, что последнее – не проблема, когда лес рядом, а в живом огоньке в печи даже есть что-то исконное и вечное. Принес лапник, сухие ветки с того самого места, которое «черное». Собрал гостей, разжег огонь… И что ты думаешь? Все как один заболели. Не угар, нет… Черт знает что… После этого я и купил буржуйку. Соседка Кравцова объяснила мне, какой я дурак… На самом деле там что-то есть… Что-то глобальное… Привозил экстрасенсов… Они там ловили кайф… Одни объясняют, что там вход в ад, ни больше ни меньше… Другие, что разлом всего, что может разломиться в матушке-земле. Образно говоря, все равно что жить внутри треснутого зеркала… Полная невозможность найти себя. Что-то вроде ленты Мёбиуса, если она из разбитого стекла. С ума сойти – один шаг.
– Даже не два, не три и не пять… Я там спокойненько гулял. Правда, колдобин много… Землю как вспучило…
– Но ночью же ты заболел, – тихо сказала Нелка. – Дай бог здоровья бабушке Кравцовой. Она его чем-то отпоила.
– Кравцова тут родилась. Ее отец был лесником. Она тут своя. Но опять же… Ни детей, ни мужа… А смолоду, говорят, была собой видная. И никого родни…
– Неправда, – возразил Юрай. – У нее есть золовка. То есть сестра мужа. Значит, муж был?
– Ты уже знаешь больше меня, – засмеялся Леон. – Но я никогда не слышал ни о муже, ни о золовке. А я тут уже семь лет дачничаю.
– С ума сойти от этих тайн, – вздохнула Нелка. – И все с Юраем делятся, исповедальня он наша.
– Потому что золовка Кравцовой, – продолжал Юрай, – спасла после криминального аборта покойную Светлану, а аборт делал не кто иной, как наша милосердная сестра Тася. Не справилась, а золовка тут как тут…
Они смотрели на него как на ненормального. Ничего себе истории, рассказанные между делом.
– И еще, дачу Красицкого, – продолжал Юрай, – запаливали с трех концов. Про это ты хоть знал?
– Первый раз слышу, – ответил Леон. – Но, может, это было до меня?
– Может, и до тебя… Но тут, как в Диканьке, давно уже черт гуляет…
– Договорились, – печально сказала Нелка.
– Ты больше Кравцову слушай. Конечно, она ведьмачка, слов нет… – Леон переводил все в шутку, и Юрай ее принял, Нелку пожалел.
– Я тут надумал мистический роман. Он за каждым деревом стоит и дышит. Так что мне все эти истории в масть… И с Кравцовой, сразу говорю, дружить буду, она мне ух как нравится. Напишу роман, разбогатею и куплю дачу Красицкого. Будем, Леон, с тобой на пенсии сушить старые вещи и ругаться, как Иван Иванович с Иваном Никифоровичем… А черное место зарастим чем-нибудь победительным. Каким-нибудь бессмертником.
– Дурачок! – засмеялась Нелка. – Пиши мистический роман, и пострашнее… Чтоб мертвые хватали живых за горло…
На следующий день пришла Тася, четкий человек, и сделала Юраю укол.
– Зря жена заволновалась, – сказал он. – Просто ночью тут бродила несчастная беженка, я ее окликнул, Нелка проснулась.
– Ах ты, черт! – выругалась Тася. – Порезалась ампулой.
Порезалась она сильно, из пальца капало на пол. Юрай засуетился с бинтом, Тася махнула рукой.
– Не беспокойтесь! У меня и йод есть, и пластырь. Время от времени такое случается. – Она нервно засмеялась. – Производственная травма. – Тася туго запеленала палец таким точно пластырем, какой он, как последний дурак, посчитал вчера уликой.
– Тася! Можно задать вам один вопрос?
Ему показалось, что она натянулась, как струна.
– Да бога ради! – засмеялась она весело (а ему что показалось?). – Сколько угодно.
– Я чего спрашиваю… Вопрос, так сказать, и медицинский, и как бы еще какой-то… Извиняюсь заранее… Если что…
– Вы про свое здоровье хотите спросить? – посмотрела на него Тася. – Так зря волнуетесь… Я колю вам наилегчайший транквилизатор… Почти водичка….. Себе колю покруче…
– Да нет… Я не про себя… Про покойницу Светлану Красицкую. Почему она обратилась к вам с просьбой сделать ей аборт?
– Она? Ко мне? – Глаза Таси стали огромными и какими-то водяными от враз потерявшей цвет радужки. – Это ж вы где такую чушь услышали? Она никогда ко мне ни за чем не обращалась. Сроду.
– Значит, я дурак, – засмеялся Юрай. – Уже не помню, от кого услышал, что Светлана делала аборт… И подумал, а почему не родила? Почему ее никто не остановил? – Юрай плел слова, уже зная, понимая, что вторгся в какие-то запретные пределы, что испугал несчастную женщину, у которой тогда случилась беда, а могла бы и смерть. Слава богу, что рядом оказался врач и Светлана осталась жива, хотя нет, живой она все равно не осталась. Ей была судьба помереть хоть от аборта, хоть без него. А он впутал в это Тасю, напугал женщину.
– Значит, треп, – пошел на попятную Юрай. – Я так и думал сразу, почему и стеснялся спрашивать.
– Конечно, треп, – спокойно ответила Тася, вот только из пальца ее капало, несмотря на красивенький пластырь. – Я их плохо знаю, этих Красицких, – сказала она и добавила: – Где я, где они. – Это прорвалось – обида-необида, скажем, неприязнь, хотя актеров у нас любят, но что-то прорвалось: «Где я, где они…» – «Ты живая, – вдруг пронзило Юрая. – А они мертвые».
