– Господи! – закричала мама. – Слава тебе. Я уже думала, что ты у меня порченый. Теперь сколько пишут про разное…
Тут уже Юрай вскрикнул:
– Ты за кого же меня посчитала? Я давал для этого основания? Ты с моими девчонками, что ли, не разбиралась?
Но мама не сдавалась:
– Время, сынок, перевернутое, а люди и того пуще. Я тут читала, даже пол меняют, ну ты скажи, что надумали! Бог тебя придумал, мама с папой осуществили, а они прутся к хирургу, ну? Юрай, это же какое-то черт-те что… Значит, у тебя есть девушка… Слава богу, что я могу еще сказать?
– У меня их навалом, – ответил Юрай.
– Это ни к чему, – возмутилась мама. – Тогда я повторяю вопрос: девушка в единственном числе у тебя есть?
Так как фотографии не было, пришлось живописать Нелку словами. Оказалось, это приятное дело – вспоминать ее подробно, давая определения рукам, ногам, глазам. Почему-то остро возникла и тревога – можно ли положиться на Сулему? Не ляпнет ли она при случае, как и каким макаром Юрай у нее приходил в себя. Узнай про это Нелка, не простит ведь. А что, собственно, прощать, что у них было? Ничего. Так… Несколько встреч. Один раз она его побитого выхаживала. На презентации у бывших комбоссов на подоконнике рядышком посидели. Явится некто, слова какие-нибудь скажет – и нету Нелки. Даже не скажешь потом «отбил, мол». Она к нему не то что не прибитая, ниточкой не привязанная. Юрай так себя расчесал, хоть садись и уезжай. «Ну и нервный я стал, – иронизировал над собой Юрай. – Сейчас в мамин фартук мордой и в плач. С подвывом. Я знаю, кто умел так рыдать – Сева покойный, вот уж мастер был на крупную слезу, не было ему равных».
Вот на мыслях о покойнике пришло не то что успокоение, а возвращение к месту и времени. Какими бы они ни были – страшные, трагичные, в чем-то им самим сотворенные, – но не отпихнешь, не откажешься. Тебе фальшивыми слезами рыдал Сева, и для него ты, Юрай, отвинтил болты и гайки на перилах балкона. Ну и как? Победил ты, Юрай? Или проиграл?
– Я погуляю, – сказал он маме, предварительно наплетя, что Нелка абсолютно старорежимная девушка, не пьет, не курит, индейского раскраса лица не позволяет, любит Тютчева и неплохо рисует акварели. При чем тут Тютчев? При чем акварели? Он ведь понятия про это не имеет, но получалось, что он уверен: мама никогда не узнает, что на самом деле любит Нелка. Мысль оказалась почему-то болючей, как будто он не то что похоронил Нелку – Господи, спаси! – а отправил как минимум в эмиграцию. Куда-нибудь на Север (почему?), к белоглазым норвежцам, которые давно живут опрятно, как цивилизованные люди, ездят на лыжах, уходят в море… Абсолютно пристойная страна для хорошей пристойной девушки. Какая только дикость не приходит в голову! На кладбище, Юрай, на кладбище!
Оказывается, они лежали рядом, и мир от этого не рухнул – Рита Емельянова и Сева Румянцев. Два холмика впритык, в общей ограде. Ритину фотографию Юрай помнил хорошо – год тому назад он долго смотрел на нее. Удивительно другое – фотографию Севы он тоже знал. Ее увеличили с той самой, где он был снят с фальшивой рыбой. Рыбе, конечно, на могиле места не нашлось, хотя почему бы и нет? Она тоже была мертвая, не живая. Лицо у Севы-Лоди довольное, как и полагается у удачливого рыбака с уловом. Вот ведь казус! Тут что не знак, то символ. Снялся, дурак, с муляжом и как бы обрек себя на мертвое. Ведь до той рыбы (из картона? Папье-маше?) все у него было как надо. А взял в руки вроде как бы рыбу, и пошло-поехало. Но разве он первый так сфотографировался? Почему одному можно, а другому надо караул кричать? И бежать от него, как от чумы? Ведь ничего просто так не случается. Жизнь все время ставит нам опознавательные знаки беды, вот только понимать их, считывать их мы не умеем. Потому как идиоты и обучению не подлежим.
Хорошие могилки, ухоженные. Их любят, холят. Пройдет время, и воздвигнется тут беломраморный единый памятник – мужу и жене, и проходящий люд будет цокать зубом: надо же! Такие молодые один за другим убежали навсегда. Чего не жилось? Почти на самом выходе с кладбища наткнулся Юрай и на могилку Оли Кравцовой. Тут все было грубо и примитивно. Прижали девчонку к земле бетонным квадратом, и все. Чтоб не спаслась, не вышла. Ни креста, ни цветов, ни ограды. Оля Кравцова. Была – и нету. Затекшая в буквы вода собирала воробьев, и они тюкали в них носиками. Обруч с птичками выглядел даже красиво. Люди пренебрегли, а птички облюбовали. Вот и думай, Юрай, зачем ты пришел на кладбище? Была у Юрая еще одна могила, в Константинове. Если уж посещать, то все.
У Маши стоял деревянный самодельный крест, сделанный аккуратно и с чувством. Могила была обложена дерном, но в центре ее весело, во все стороны цвела петуния. «Это старик», – подумал Юрай. В аккуратности дерна было что-то мужское, даже солдатское, и крест собран на шпунтах, а не сбит гвоздями. Любовно, тютелька в тютельку притирали его. Вот только с петунией не совладал мужчина – красавица так проявилась, так выпросталась, что хотелось ее унять: на могиле же растешь, дура, не на дворцовой клумбе. Но та только мигнула ему фиолетовым оком.
Провожая сына в Москву, мама не удержалась, а Юрай мысленно ее умолял: молчи про это, молчи! Так вот, не дошел до мамы безмолвный Юраевый клич, мама что хотела, то и сказала:
– Хорошо бы в следующий раз приехать тебе с Неличкой. – И посмотрела на Юрая скорбно и как бы безнадежно. Что, мол, тебе до старухи-матери, она говорит – ветер носит. Полагалось опровергнуть не слова, не просьбу, нет, – взгляд. Мама! Да что ты на меня смотришь, как на с креста снятого? Все у меня нормально, все.
– Ее никто не называет Неличкой, – сказал он. – Она Нелка. И все тут.
– А как ее называет мама? – И опять этот взгляд – я же, мол, понимаю, ты маму ее сроду не видел, ты эту историю придумал?
– Мам! Девушка Нелка в природе существует. Клянусь! Но ни мамы, ни папы я в глаза не видел. Более того, узнай она, что я тебе про нее рассказал, еще неизвестен результат. У нас с ней сложно… Понимаешь, сложно…
– Понимаю, – ответила мама, – понимаю. Но ты ни про кого так не говорил, как про нее. Она замужем?
– Да нет! Нет! – закричал Юрай. – Она же старая дева! Разве я тебе этого не сказал? Типичная старая дева со всеми комплексами.
– Я хочу ее увидеть, – упрямо сказала мама. – Скажи ей, что я ее приглашаю.
Вот это он и сказал Нелке в первом же разговоре по телефону.
– Тебя хочет видеть моя мама.
На том, другом, невидимом конце этой не до конца понятной простому человеку телефонной связи наступила тишина.
– Эй! – крикнул Юрай. – Эй! Ты где?
– Передай твоей маме большое спасибо, – вежливо ответила Нелка. – Если она приедет к тебе в гости, я буду рада с ней познакомиться.
– Она хочет, чтобы мы с тобой приехали к ней. – Юрай это произнес, хотя все шло к необязательным: «Спасибо». – «Пожалуйста». – «До свидания». А вот сказал совсем другое, сказал и замер в ожидании тишины. Но на этот раз Нелка ответила сразу.
– Жаль, но у нас едва ли совпадут отпуска. Ты уже отгулял, а у меня все впереди, так что вряд ли… Да, кстати. Мне тут Сулема звонила. Работу ищет.
