Такие люди приходят в художественные галереи не для того,
чтобы спрятаться от внезапного дождя или поглазеть на картины. Они приходят с
самыми серьезными намерениями.
– Здравствуйте! – воскликнула Мира Ивановна,
лучезарно улыбаясь. – Чем я могу вам помочь?
– Да вот хотели подобрать у вас что-нибудь для новой
квартиры, нет? – начал мужчина. – Так сказать, для гнездышка…
– Для семейного гнездышка вам прекрасно подойдут
теплые, жизнерадостные работы Амалии Простохвостовой! – начала Мира
Ивановна. – Они как нельзя лучше украсят ваш дом, придадут ему уют и
теплоту… – и она повлекла посетителей к стене с картинами Простохвостовой,
не умолкая ни на минуту:
– Работы Амалии с каждым годом растут в цене, их
приобретают серьезные коллекционеры. Так, одну картину только на прошлой неделе
купила супруга самого Бананова…
– Вот это? – брюнетка презрительно скривила
рот. – Вот эти кошечки – собачки? Вот эта пошлость? Это вы хотите нам
предложить?
– Тебе не нравится, Жанночка? Нет? – примирительно
проговорил мужчина, прищурившись и разглядывая портрет капризного
перекормленного пекинеса. – А мне кажется, ничего… тем более, ты слышала,
жена Бананова… нет?
– Я не жена Бананова, – фыркнула брюнетка. –
Конечно, если тебе это нравится, дорогой, я не буду спорить, но…
– Да мне вообще-то все равно, нет? – мужчина пожал
плечами. – Мы же пришли покупать подарок тебе, свет моих очей…
Брюнетка зарделась и прижалась плечом к своему спутнику.
Мира Ивановна выдержала приличную паузу и продолжила:
– Ну, если вас не устраивают работы Просто-хвостовой,
давайте посмотрим, что еще мы сможем вам предложить. Вот, например,
замечательные пейзажи Кондрата Заточенного. Эта поэзия русского Севера, неяркие
краски, проникновенные мотивы…
– Мы люди южные, – деликатно проговорил мужчина,
разглядывая серенькое болотце, поросшее чахлой травой, – нам бы что-нибудь
поярче, пожизнерадостнее… Нет?
На этот раз спутница была с ним совершенно солидарна.
Ей также не понравились виды камчатских вулканов кисти
Людвига Рыбацкого, выразительные натюрморты Леона Воротникова, гравюры Инги
Басистой, скульптуры Ореста Волкова…
Через час Мира Ивановна исчерпала все ресурсы галереи, но
так и не подобрала ничего для разборчивых клиентов.
– Ну, значит, не судьба… – вздохнула клиентка и
вполголоса поинтересовалась у Миры Ивановны, где в галерее находится дамская
комната.
– Вот здесь, – старушка открыла неприметную дверь
в углу зала, – по этому коридору налево…
– А это что? – спросила разборчивая брюнетка,
задержавшись в дверях и показывая на стопку картин, составленную за полуоткрытой
дверью подсобного помещения. Еще с прежних, советских времен у нее сохранилось
убеждение, что самое лучшее всегда находится в подсобке и предназначается
только для избранных.
– Это? – Мира Ивановна поправила очки и
пригляделась. – Ах, это! Это работы Анфисы Курской. Талантливая девушка…
большое дарование… глубокое чувство цвета…
– А вот это мне, пожалуй, нравится! – капризным
тоном проговорила дама, наклоняясь над бледно-лиловым холстом с изображением
букета сирени. – Посмотри, дорогой, – окликнула она своего спутника,
деликатно стоявшего в сторонке перед изысканным натюрмортом с бутылкой
«зубровки» и открытой банкой черной икры, – посмотри, какая чудесная
сирень!
– Если тебе нравится, свет очей моих, значит, я куплю.
Никакого разговора. Нет? Сколько это стоит?
Мира Ивановна на мгновение задумалась.
У них в галерее были свои незыблемые правила. То, что стояло
в подсобке, продавать не полагалось. Правда, в основном это касалось пейзажей
некоего Ярослава Петуховича. Картины этого Петуховича в открытую продажу
никогда не выставлялись, их продавали только особым клиентам, ссылавшимся на
Варвару Борисовну. Причины этого правила Мира Ивановна не знала, и она ее не
касалась. По поводу Анфисы Курской такого правила не было. А зарплата
сотрудников напрямую зависела от количества проданных ими картин.
Так что колебалась Мира Ивановна недолго.
– Пожалуйста, вы можете это приобрести! –
проговорила она с лучезарной улыбкой и назвала такую цену, от которой у
среднего горожанина волосы встали бы дыбом.
Но сегодняшний посетитель не был средним горожанином, кроме
того, волосы на его голове давно и безнадежно отсутствовали, поэтому он
спокойно достал бумажник и осведомился, принимают ли в галерее карты «Виза».
В галерее принимали все основные кредитные карты, и через несколько
минут «Натюрморт с сиренью» был аккуратно упакован в хрустящую желтоватую
бумагу, и Прохору Петровичу пришлось оторваться от эстонского кроссворда, чтобы
отнести картину в машину покупателя.
– Ты уверена, что это здесь? – спросила Ирина,
оглядевшись по сторонам.
Они с Катей стояли посреди типичного петербургского двора –
несколько подворотен, гараж из проржавевшей жести, полуразвалившийся
«Запорожец», мусорные баки, несколько кошек, увлеченно обсуждающих свои кошачьи
проблемы…
– Адрес этот, – неуверенно проговорила
Катя, – семнадцатая линия, дом двадцать шесть…
– Вы чего ищете? – подозрительно осведомилась
старуха с клеенчатой кошелкой, выглянувшая из подъезда.
– Газету… – начала Катя.
– А, «Клевету»! – оживилась старуха. – Так
это вон там, за Васькиным гаражом!
Подруги направились в указанном направлении, а старуха
поставила на землю свою кошелку и громко позвала:
– Кис-кис-кис!
Все дворовые кошки тут же забыли о своих животрепещущих
проблемах и бросились на запах еды.
Свернув за гараж, Ирина действительно увидела полуподвальную
дверь, над которой красовалась медная табличка с надписью:
«Еженедельная клевета».
Дверь была не заперта, и подруги вошли в самый обычный офис.
После неказистого двора офис «Клеветы» показался им вполне
современным. Подвесной потолок, пластиковые панели на стенах, галогеновые
светильники – не слишком роскошно, но вполне пристойно. Неподалеку от входа за
столиком с телефоном и компьютером сидела девушка с красно-зелеными коротко
стриженными волосами. Она красила ногти на левой руке в интенсивный синий цвет
и одновременно разговаривала по телефону, прижимая трубку плечом.
– Нет, ну ты заливаешь! – восхищенно говорила она
в трубку. – Я просто тащусь! А она чего? А он? Ну какой козел! Ну, это да,
все мужики козлы… женщины, вы к кому? – осведомилась она, не прерывая
своих занятий и вопросительно уставившись на подруг.
– К Куницыной, – ответила Ирина, но девица ее явно
не услышала. Ее глаза округлились, и она воскликнула:
