– Можно попросить Андрея? – проговорила Настя, услышав
женский голос – старый и какой-то бесцветный.
– Андрея? – переспросила ее женщина, и Настя вдруг
испугалась, что ее собеседница сейчас закричит. Но та все таким же ровным голосом
продолжила:
– А кто его спрашивает?
– Знакомая… – ответила Настя, сглотнув комок. –
Сослуживица…
– А если сослуживица, ты должна все знать! – выкрикнула
женщина срывающимся голосом.
– Что знать? – переспросила Настя, холодея от ужасного
предчувствия. – Вы понимаете, я была в командировке…
– Андрей в больнице, – голос в трубке снова стал ровным
и бесцветным, – в тяжелом состоянии…
– Что… что с ним случилось?
– Попал в аварию…
Настя хотела еще что-то спросить, узнать, в какой больнице
лежит Званцев, но из трубки уже доносились короткие гудки.
Итак, он в больнице.
Наверняка его тоже пытались убить. Тот же самый человек,
из-за которого Настя несколько дней дрожит, прячется, вскакивает от каждого
шороха. Значит, ей нечего ждать.
Она надеялась, что Андрей поможет ей, передаст кассету
своему знакомому в правоохранительных органах, и тот разберется с киллером. И
все будет закончено, Настя сможет вернуться домой, заживет прежней, привычной
жизнью. Но теперь на этих надеждах можно поставить крест. Андрей ничем ей не
поможет, он и себе-то не смог помочь. Авария, в которую он попал, наверняка
подстроена. Если он еще жив – это чистая случайность, недоработка киллера,
которую тот не преминет устранить. И кассета, на которую Настя возлагала все
свои надежды, наверняка уже у него в руках.
Высокий худощавый мужчина с длинными седоватыми волосами,
забранными на затылке в пучок, был занят серьезным, ответственным делом. Он
чистил оружие. Легкий пистолет из металлопластика, легендарный «глок»,
прекрасное, надежное изобретение австрийских инженеров, очень практичен и
неприхотлив, но даже он нуждается в тщательном уходе. А настоящий профессионал
отличается от любителя вниманием к мелочам. Потому что именно мелочи часто
становятся причиной провала. А в его деле провал недопустим.
Мужчина еще раз нежно провел по темной поверхности кусочком
замши и залюбовался своей работой. «Глок» лежал на ладони, тщательно
сбалансированный и совершенный, как произведение искусства. Оставалось только
накрутить на ствол черный цилиндр глушителя, и оружие будет готово к работе.
И в этот момент где-то совсем рядом раздался нервный писк
зуммера.
Киллер распрямился, как пружина. Он давно ждал этого сигнала
и уже не надеялся его услышать. Все, чем он занимался в эти часы, было только
видимостью дела. Даже чистка оружия, при всей ее важности. На самом деле он
ждал, ждал, ждал.
И наконец дождался.
Черная джинсовая куртка висела на спинке стула, и писк
доносился из ее кармана. Мужчина достал оттуда плоскую металлическую коробочку,
на верхней панели которой высветились зеленые цифры – номер мобильного
телефона, с которого только что позвонили на домашний телефон Андрея Званцева.
Это был тот самый номер, который он безуспешно пытался
запеленговать последние дни.
Киллер бросился к столу, на котором была собрана сложная
электронная система, пробежал пальцами по клавиатуре. На дисплее высветилась
карта города – тот район, откуда сейчас звонили. Фрагмент карты постепенно
увеличивался, выделяя все более точные границы района, еще немного, и он
засечет место расположения чертова телефона, место, где прячется девчонка.
И вдруг сигнал замолк.
Девчонка закончила разговор и выключила мобильник.
Киллер вполголоса выругался. Для точной пеленгации ему не
хватило буквально нескольких секунд. Он смотрел на дисплей, где жирной линией
были обведены несколько домов, в одном из которых скрывается его неуловимый
объект. Мрачный район возле Обводного канала. Натуральный бомжатник.
Ничего не поделаешь, придется ехать туда и работать на
месте. Ему просто необходимо нейтрализовать эту девку с телевидения и забрать
кассету. С оператором вышел прокол, ну здесь-то он не подкачает.
Высокий мужчина захлопнул дверцу машины и шагнул на тротуар.
Он окинул взглядом окружающие его дома.
Мрачные закопченные стены из темного кирпича, глухие
брандмауэры, грязные окна. Ни цветка, ни деревца.
Прямо перед ним над окном полуподвального помещения
красовалась неказистая вывеска.
«У Папика. Шаверма, шашлык, напитки».
То, что надо. Наверняка местный клуб, куда стекается вся
информация. И всего в одном квартале от места сигнала.
Мужчина одернул черную джинсовую куртку, почувствовав под
мышкой успокоительную тяжесть пистолета, и спустился по ступенькам, вытертым
сотнями ног.
Внутри было полутемно, шумно и накурено. На экране
телевизора лениво топтались на поле полусонные футболисты. За стойкой небритый
хмурый бармен переругивался с посетителями, мрачно посверкивая золотым зубом.
– Двести грамм и бутерброд, – лаконично потребовал
новый посетитель.
Бармен окинул его оценивающим взглядом, толкнул по стойке
стакан и тарелку с бутербродом. Подсохший кусок сыра выгнулся, как борец,
вставший на «мостик». Мужчина поморщился, но не стал качать права. Он влил в
глотку половину стакана, закусил бутербродом, еще раз поморщился и огляделся.
Возле телевизора сидели трое немолодых потертых мужичков с
лихорадочно горящими глазами.
– Это разве футбол? – вещал один из них, энергично
размахивая кривобокой воблой. – Вот как сейчас помню, в семьдесят восьмом…
– Да что ты понимаешь в футболе? – раздраженно перебил
его второй, хмурый тип с редкими сальными волосами, для верности стукнув по
столу пустой пивной кружкой. – Ты вот честно скажи, кто ты при прежней
власти был?
– Я? – Владелец воблы огляделся по сторонам, как будто
хотел уточнить, к кому еще мог обращаться собеседник. – Я был этот… эн…
ин… женер!
– А я был трудящий человек! – гордо выпалил
второй, – Значит, ты против меня – тьфу! Ноль целых и ноль этих… десятых!
И в футболе ты ничего не можешь понимать! А я был трудящий человек и след…
следственно, гегемон и основа всему!
– А ин… инженер, значит, по-твоему получается,
бездельник? – обиделся первый.
– Значит, так получается!
– Какой ты трудящий, – вступил в разговор третий, чьи выпученные
глаза и огромный рот делали его удивительно похожим на старую умную
жабу. – Ты, Анкидин, сколь я тебя помню, бутылки пустые принимал!
– А это что же – не работа? – набычился
«пролетарий». – Ты вот поворочай с мое ящики! Стеклотара, она знаешь, какая
тяжелая…
