– Хочешь, сейчас на работу позвоню, специальный человек всех подымет, тебя за час с твоим мужиком разведут и за полчаса за меня замуж отдадут? – Он говорил как ребенок.
– И это кого-то сделает счастливым? – усмехнулась Елена.
– А кто это знает заранее? – пожал он голыми, смуглыми от бразильского солнца плечами. – Ты только имей в виду, я, если застукиваю женщину с другим, я ее бью.
Сказал как-то хвастливо, совершенно не понимая, что выглядит с этим текстом беспомощным и не уверенным в себе придурком.
– И никто из них тебя не посадил? – скривилась Елена.
– Меня при моей должности нельзя посадить. К тому же я следов не оставляю…
– Надеюсь, это была шутка?
– В каждой шутке есть доля шутки. Отец недавно умер в этой квартире. А мать сейчас умирает в другой. От рака… У меня в этой жизни есть только маленький сын. Я с ним разговариваю на языке спорта. Другого не получается. Почему? Не знаю…
«Бедный парень!» – Елену захлестнула жалость.
Она уже была в том возрасте, когда знают, что человек с такой роскошной внешностью и карьерой может быть совершенно несчастлив. И ему совершенно ничем нельзя помочь, пока он сам не примет решение начать себе помогать.
Поэтому подошла к нему и обняла.
– Не ходи по полу босиком! – раздраженно ответил он на это, чтобы не расчувствоваться, и Елена поняла, почему с сыном у него получается только язык спорта.
Снова оказались в постели, и пришли в себя только с рассветом.
– Мне надо ехать, – сказала Елена.
– Зачем? – удивился Гера. – Несколько часов поспим, позавтракаем, и я тебя отвезу.
– Нет, мне надо домоооооооой… – упрямо протянула Елена, – мне надо…
Не могла объяснить, почему надо. Но, как с Муркиным, отчетливо понимала, что не может просыпаться рядом с этим человеком. Не может и все… Раньше, до брака с Филиппом, ей это было как-то по барабану, и если партнер был хорош в постели, то автоматически годился и утром в кухне для завтрака. А сейчас словно с организмом случилось что-то странное, какая-то глубокая психофизиологическая перемена. Словно ей было душно рядом с ним, словно она боялась, что он за завтраком все испортит.
Да и что можно было делать дальше? Слушать про его несчастную жизнь? Для этого надо было иметь больший градус влюбленности, хотя бы как с Никитой.
С ужасом осознала, что раньше часто оставалась с мужчинами до утра не потому, что хотелось, а потому, что так это выглядело прилично и по формату тянуло на роман. А теперь она вправе себе сказать: нет у меня романа с этим парнем и не будет, только секс. Мне его жалко, он клевый… но это не дает мне возможности не услышать его фразу о битье женщин из ревности. Не потому, что я боюсь стать его битой женщиной, а потому, что из этой фразы слышно: «Я не уважаю женщин и если становлюсь им неинтересен, то мщу им за это». И после этой фразы все, кроме секса, было с ним уже неинтересно, бессмысленно и безжизненно. И вдохнуть жизнь в отношения с ним было так же невозможно, как вдохнуть жизнь в его квартиру.
И ведь забавно, еще лет пять тому назад увидела бы в нем хороший вариант: холостой, красивый, престижный, сексуальный.
– Ну почему мне завтра на службу? – возмущенно спросил Гера, восприняв ее «мне надо домой» как «у меня проблемы», а не как «ты мне не нужен на подольше». – Я вот не понимаю госструктуры! Если их волнуют люди на производстве, почему не издать закон об отпуске по влюбленности?
– Кто ж тогда работать будет в нашей эмоциональной стране?
– Так ведь за свой счет… А ты, я смотрю, после развода уже встала на крыло?
– Ага. Пользуясь твоей транспортной тематикой, скажу, что жила со своим последним мужем как в комфортной подводной лодке и вот только теперь выбралась на поверхность.
– А он?
– А тебе зачем?
– Да просто вы так лихо теперь с мужиками разбираетесь, не понятно, как вас удерживать… – Он потер лоб так, словно годами об этом думал.
– Да очень просто: отношением и тем, что плохим танцорам обычно мешает, – хихикнула она.
– Или деньгами вместо первого и второго.
– Да ерунда это. Деньги берут у того, кто ничего другого дать не может.
– Я, по-твоему, ничего другого дать не могу?
– Смотря кому.
– Ну тебе, например…
– Мне уже дал. Качественный секс.
– А больше ничего?
– Больше ничего. Я ведь тебе важна только тем, что мне столько же лет и меня зовут так же, как твою даму…
– Это так видно?
– Мне видно. Тебе – нет…
– Показать, что у меня есть? – вдруг спросил он торжественным шепотом.
– Давай. – Елена почему-то сразу представила себе какую-нибудь бабушкину икону или подвеску от царицыной серьги.
Он подошел к шкафу, покопался, достал книгу.
– Это я написал. Но я не ее собирался показать… – И снова нагнулся, копаясь на полках.
– Дай почитать, – вежливо откликнулась Елена, хотя меньше всего собиралась читать хоть одно предложение, написанное им.
– Это про экономическую модель Пиночета, – зевая, пояснил он и, вдруг прыгнув, наставил на нее пистолет с воплем: – Хенде хох!
Выглядело это так идиотски, что Елена даже не успела испугаться, а только отстраненно спросила:
– А у тебя лицензия-то есть?
– Не твое дело! – рявкнул расстроенный отсутствием эффекта Гера. – И вообще он из шоколада.
«Что с мужиками в этом возрасте делается! Просто беда какая-то…» – подумала Елена и сказала:
– Настоящий артист хорошо смотрится даже на сцене…
Гера подошел к зеркалу, покрутился перед ним с пистолетом, сказал:
– А по-моему, клево выгляжу!
Потом сделал зверское лицо, подошел, приставил к Елениному плечу повыше сердца пистолет и продекламировал:
– Следователь будет добрый: предложит сигарету, предложит жизнь. Сигарету можно взять, от жизни придется отказаться…
Это было уже слишком. Елена поднялась и стала натягивать одежду. И еще подумала, что ей неинтересно смотреть на то, как Гера одевается, как он пьет чай, как смотрится в зеркало… Вроде все при нем, а скучно.
Пошли раскапывать в снегу, которого навалило за несколько часов, его машину. Гера снова впал в тон массовика-затейника, начал сыпать байками и анекдотами, хотя все уже звучало фальшиво. Он был невыспавшийся, предвкушающий рабочий день и разочарование ночной партнерши.
«Надо было везти его к себе, а потом сразу выставлять, тогда было бы здорово… а так все вязнет в мелочах, подробностях и неточностях, – подумала она. – И все надо режиссировать, расставлять, контролировать… такой органичный в сексе и такой слон в общении…»
