– У тебя не забалуешь… – довольно хмыкнул Муркин.
– А то! Есть навык коммуникации с алкашами…
– Может, со мной покоммуницируешь?
– А я что делаю?
– Родители-то как? – Он понял, что совсем расслабился, сдал свою территорию, и решил добрать на профессиональном поле.
– Ничего. Скрипят…
– Ты мне их приведи, сейчас новый препарат появился – профилактика остеопороза. Я им сделаю…
– Спасибо.
– Чё ты там про свою спину говорила… или придумала? – лукаво спросил Муркин.
– Давай до завтра считать, что придумала…
– А ты мне до завтра достанешься?
– Сам сказал: как пойдет! – Ей было с ним легко и весело.
– Вон уже на той улице магазин… А за ним – дом.
– Странно, что ни один гаишник тебя не тронул.
– Так я каждый день по этой дороге пилю, они мне честь отдают… Все, сиди в машине – пошел за жратвой. Руль зря не крути. – Он запарковался, вышел и двинулся вполне трезвеющей походкой.
Елена осталась в машине, и вдруг история показалась ей ужасно нелепой. Зачем она едет к полузнакомому мужчине в пустую квартиру? Он, безусловно, нравится ей, но… эта пьяная мимика, эти красные прожилки в белках глаз и уже наработанная привычка пытаться казаться трезвым… Как бы ни было, это отравит все. Может, тихонько выйти из машины и сбежать, пока он не вернулся? А потом наврать что-нибудь… Елена представила расстроенное лицо Муркина при виде пустой машины, и стало стыдно…
А он уже выходил из магазина с пакетом и бутылкой вина под мышкой. Акция покупки продуктов собрала, подтянула и напружинила его. У него стали совершенно другие глаза… Они выдавали, насколько одинок он оказался после ухода жены, как ему хочется отдать и получить немного тепла.
– Вперед? – улыбнулся он, сев за руль.
– Вперед, – кивнула она.
– Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал?
– Мы, простые российские врачи, без сальностей никуда? – поддела Елена.
– Это ж разве сальность? Жалкая попытка восстановить мужской авторитет.
– А что-то ему угрожает?
– Да непривычный я, когда баба сверху… Хотя в этом есть прелесть новизны.
– Сверху, в смысле – трезвее?
– Сверху, в смысле «парад принимает».
– Да я разве принимаю? Я просто организовываю пространство, которое тебя по пьяному делу с ног сбивает.
– Что-то ты для разводящейся слишком бойкая…
– Так не впервой…
– А я вот впервой, то-то и плющит…
Подъехали к помпезному сталинскому дому, увешанному мемориальными досками. В подъезде смотрела телевизор пожилая консьержка в оренбургском платке, враждебно оглядевшая Елену.
– Это моя двоюродная сестра из Питера, – заискивающе сообщил Муркин консьержке.
И та смягчила выражение лица и ответила:
– У Пряниковых собака умерла. Ветеринар приезжал за деньги, капельницу привозил. Собаке капельницу! Одни с голоду подыхают, другим деньги девать некуда. А потом жена его пошла, вся заплаканная…
– Там энтерит, а на этом фоне сердечно-легочная недостаточность началась… Прививать надо было вовремя! – буркнул Муркин, не идя к лифту и словно ожидая чего-то.
– Девчонка ваша опять приходила, я ее еле выгнала. Говорит: «Сяду на асфальт и буду ждать!» – заметила консьержка. – Но я ей, как велели, сказала, мол, за границу полетел, большого человека оперировать. Месяц не будет…
– Спасибо! – Муркин метнул в сторону Елены пугливый взгляд, а в сторону консьержки денежку в кулаке.
– Дурная она совсем… – вздохнула консьержка, засовывая денежку в карман.
– Что за девчонка? – спросила Елена в лифте.
– Да так…
– Ну я ж тебе не жена и даже не любовница, чтоб еще и мне врать… Хватит того, что ты консьержку боишься, как двоечник училку…
– Не любовница? Дык ведь минут двадцать, двадцать пять осталось… – усмехнулся он. – Да не боюсь я ее. Просто она всему дому растреплет! А девчонка такая странная… Отвадить не могу… Двадцатилетка.
В квартире был идеальный порядок и полный набор шестидесятнического благополучия: итальянская мебель, солидная библиотека, ковры, хрустальные люстры.
– Попала ко мне с травмой: ключицу выломали так, что не додумаешься… Оказалось, стриптизерша, клиент развлекался, – рассказывал Муркин, накрывая на стол.
– В смысле – проститутка? – уточнила Елена.
– Ну да… У них это называется стриптизерша: танцует, пока клиент не выберет. Представляешь, в семье трое детей – она младшая – в школу никто из них не ходил никогда… мать их избивала, не кормила… Ее однажды наказала: на два дня закрыла на балконе осенью. После этого в больницу попала с пневмонией, говорит, там было хорошо, тепло и кормили…
– Ужас!
– Ну с десяти лет материн сожитель трахал и т. д. Все как полагается…
– А ты ее после приема привез домой, накормил, погладил по голове, оставил на ночь, и теперь не понимаешь, чего она не отваживается? – усмехнулась Елена.
– Ясновидящая! – ухмыльнулся он. – Пьем вино или коньяк?
– Куда тебе вино? Градус нельзя понижать…
– Это вам простым смертным нельзя, а нам, врачам, все можно. Помню, однажды с подружкой мы ночью дежурили. От спирта уже воротит, а выпить нечего. И хочется от работы отвлечься, чтоб на секс переключиться. Она говорит: давай хлороформу дыхнем, чтоб взяло. И, знаешь, так пошло… Забыть не могу… – Они чокнулись и выпили, Муркин начал нагружать ее тарелку едой.
– Я не хочу есть, – отмахнулась Елена.
– Ты меня обижаешь… Я старался, накрывал… – преувеличенно обиженно сказал Муркин. – Ну хорошо, тогда рассказывай про себя…
– Родилась в Москве. Закончила факультет журналистики МГУ. Имею взрослую дочь. Работаю в солидной газете. Третий раз разведена. Предохраняюсь фарматексом. Хватит? – издевательски ответила Елена.
– Хватит… Тогда я про себя расскажу. Папа и мама известные профессора-хирурги, квартира от них осталась, как ты понимаешь. Поздний единственный ребенок, души во мне не чаяли. Кандидатская, докторская, сын уехал, развод…
– Включи музыку, – попросила Елена, время шло, а он словно забыл, зачем приехали.
Долго возился с магнитофоном, искал нужную волну на приемнике, потом снова разливал коньяк, зажигал свечи, убирал что-то на столе. Наконец подсел ближе… Провел рукой по Елениным плечам, начал снимать с нее туфли.
– У тебя ноги замерзли! – заметил он.
– И не только ноги! – Она все ждала, когда подействует коньяк, потому что озябла, пока ехали.
