– Дешевая попса. А что?
– Караванов стал фанатом…
– Беда! Совсем нашему маленькому плохо!
– У него роман с двадцативосьмилетней.
– В двадцать восемь «Тату» слушают только умственно отсталые.
– А в пятьдесят?
– В пятьдесят – это уже к музыке отношения не имеет.
Караванов пришел позже обычного и пьяный в дым. Сделал книксен перед Лидой. Обе прыснули. Возразить на это, естественно, было нечего.
– Мать, а ты за этого плейбоя замуж собралась? – спросила Лида шепотом.
– Зачем мне замуж? – удивилась Елена.
– А он ничего. От него можно красивых детей рожать…
– Вот и обсуди с ним эту перспективу. Я вполне согласна на внуков от него… – хмыкнула Елена.
– А чего бы тебе, правда, его не закольцевать? – настаивала Лида.
– Ну знаешь, есть такое сибирское слово «чуйка». Я когда в командировку ездила в Красноярск, там мне лесник говорил про браконьеров: «Если чуйка есть, чуйку не обманешь!» Вот, мне чуйка говорит, что не мой это мужик… Он еще больший ребенок, чем Караванов.
– Зато в морду даст кому хочешь!
– Маловато для мужа…
– Ну, мать, ты всего сразу хочешь, – развела руками Лида.
– Уже нет. Можно и по отдельности. Но чтоб был полный комплект… Или ждать судьбу.
– Дай мобильник.
– Зачем?
– Я тебе тему судьбы Бетховена поставлю. Быстрей материализуешь свою судьбу…
Елена легла спать под мерный храп Караванова и подумала, а что было бы, если бы она стала изображать из себя сиротинушку, нуждающуюся в его опеке? Да ничего бы не было! Караванов бы сбежал через неделю. Карцева говорила, что любовь – это встреча двух неврозов. Что, влюбляясь, люди соединяются щупальцами своих острейших сценарных проблем. Что ей необходимо было сказать Караванову: «Ты, маленький, отсидись, а я как-нибудь сама!» Что всерьез она не могла ему пожаловаться на жизнь, потому что есть субординация – жалобы идут наверх, а не вниз…
И Никите тоже нельзя пожаловаться… Ни на что, кроме сбоев в компьютере. К которому он, кстати, так и не подошел…
Когда на следующий день Елена сидела на работе, позвонил возбужденный Караванов:
– Договорился смотреть квартиру…
– И что обещают?
– Однокомнатная с мебелью. Телефон, холодильник, телевизор. Третий этаж. Пять минут ходу от метро. За двести долларов. А?
– Где? – Ни она, ни Караванов в жизни не снимали квартиры и казались себе студентами, только что уехавшими от родителей в другой город.
– «Авиамоторная»… – растерянно сказал Караванов.
– «Авиамоторная» должна стоить в два раза дешевле, – возмутилась Елена.
И поняла, что возмущение базируется не на знании материала, а на том, что это совершеннейшее безобразие, чтоб душке Караванову жить на «Авиамоторной».
– Я вчера много рыскал по Сети, цена нормальная, – обреченно сказал Караванов. – Цена варьируется незначительно. Различие зависит от типа фирм-посредников.
– Ясно. Если не трудно, когда пойдешь с работы, купи мне сахарозаменитель. Девчонки посоветовали.
– Больше ничего?
– Еще клубничные йогурты… Ты помнишь, что скоро у моего отца день рождения? – напомнила она.
– Помню. Но не пойду… – сказал Караванов вызывающим тоном.
– Почему? Я ведь просила тебя пока не светить наш развод перед родителями.
– Гренадера своего возьмешь. Он всяко лучше меня смотрится.
– Караванов, я обиделась… – сказала Елена и положила трубку.
Все это время она достаточно машинально исполняла обязанности на работе: брала интервью, писала статьи, ругалась с выпускающим редактором, шутила с сотрудниками, улыбалась охранникам… На автопилоте общалась с Лидой, родителями и друзьями. Все силы уходили на распахивание сюжета: Караванов – Никита. Словно играла в компьютерную игру, все время глядя на экран и ожидая, когда кто-то из них появится и на какую ступень перейдет.
Вызвали к главному. Он, нахмурившись, сидел в кабинете. Налил ей коньяка, протянул материал молодого журналиста про то, как крупнейший банк за немыслимые деньги купил картину Шишкина, вручил ее премьер-министру, а тот – Третьяковке. Потом собрались искусствоведы и сообщили, что подделка…
– Как вам кажется, это перспективный скандал? – спросил главный.
– Банк легко выиграет суд о клевете, подставив натурального Шишкина. Мы будем выглядеть идиотами, – вздохнула Елена. – Хотя, конечно, смешная история.
– Я тоже так считаю… – улыбнулся он. – Вы у нас уже были в Красноярске. Не хотите еще раз слетать? Быков, Лебедь. Конечно, не без запаха опасности, но вы ведь дама рисковая…
– Сейчас не могу. У меня развод и роман. Мне к этому еще только криминального расследования не хватает… Боливар не вынесет троих, – развела она руками.
– И как развод с романом? Что протекает ярче? – усмехнулся главный.
– Как в «Бейлисе», пьешь и при этом непонятно, сколько сливок и сколько виски. Но приятно…
Всунулась Олечка, сделав страшные глаза главному, прошептала, глядя на телефон:
– Жена!
Главный включил громкую связь:
– Да, рыбка!
– Ты представляешь? Красникова купила новый серебристый «мерседес». Я ненавижу «мерседесы», ты знаешь, но она мне дала сегодня после фитнеса покататься… мне показалось, что он такой удобный, такой надежный… – полилось из громкой связи контральто с нажимом.
– Рыбка, у меня совещание, – мягко сказал главный.
– Я считаю, что надо продать мою «ауди» или отдать ребенку. Конечно, в «мерседесе» есть что-то неприличное по имиджу, но, в конце концов, главное безопасность… – продолжал голос по громкой связи.
– Вечером обсудим, – вставил главный, отключил телефон и сказал Елене: – Скажу вам как опытный человек: жениться надо между клинической смертью и биологической…
– Так ведь в таком состоянии можно не распробовать…
– И слава богу! – махнул он рукой. – Знаете, женщина в браке – это кошка. Мужчина – собака. Собака думает: хозяин обо мне заботится, за мной ухаживает, наверное, он бог. Кошка думает: хозяин обо мне заботится, за мной ухаживает, наверное, я бог.
– Странно, а я вот во всех браках собака… – заметила Елена.
Вернулась к своему компьютеру. Там уже обозначился Никита.
Никита. Соскучился…
Белокурая. У меня будет кусок времени с 16.00 в центре.
Никита. Исключено.
Белокурая. Тебя держат на цепи?
Никита. Нет… как ни жестоко об этом говорить с тобой… я люблю свою жену, сына и дочь… и сам удивляюсь, как можно совмещать два чувства в одном сердце…
