Вышли, сели в его джип.
– Отвожу тебя домой? – спросил он очень напряженно, совершенно не понимая, как надо себя вести.
– Да… Но по набережной… – улыбнулась она.
Это совершенно ничего не означало, но оба поняли, что по дороге будет парк. Что они заедут туда, и дальше им будет плевать… и на то, что вокруг белый день; и на то, что они в машине; и на то, что им не по двадцать лет… Их вторые половины так долго экономили на них нежность, что Елена и Никита почувствовали себя участниками детского заговора. Школьниками, вместе ворующими конфеты, пока взрослых нет дома. И дело было не только в сексе, а в безудержной легкости и абсолютной слышимости друг друга… И как всегда, когда роман должен случиться, и небесный диспетчер начинает его опекать – подбрасывать пустые квартиры, внештатные ситуации, общих знакомых и прочие мизансценные подарки, – гуляющую публику словно ветром смыло из парка. И они остались вдвоем среди осеннего великолепия.
И в этой торопливости не было ничего странного. Зачем только она напялила костюм с длинной узкой юбкой? Да еще и повязка на колене…
Потом Елена провела пальцем по воротничку его наглаженной рубашки:
– Твоя жена домохозяйка?
– Да.
– Она тебя любит?
– Наверное. Но она меня не слышит…
Расстаться было совершенно невозможно, и они целовались, пока машина стояла в пробках, как безумные. Но ему надо было домой, а ей надо было переварить встречу. Впрочем, оказавшись дома, даже понимая, что Никита еще не доехал, Елена сразу же уставилась в монитор компьютера. Айсберг торчал там как верный часовой.
Айсберг. Как дела?
Белокурая. Отлично. Я, кстати, познакомилась еще с одним интересным парнем по «аське».
Айсберг. Рад, что меня ты тоже считаешь интересным. Но появляются зачатки ревности.
Белокурая. Может быть, ревность заставит тебя вымыть машину. Кстати, у него машина была чистая.
Айсберг. Была?
Белокурая. Ну я имею в виду, во время встречи. Надеюсь, с тех пор ее не угнали.
Айсберг. И что же вы делали?
Белокурая. Обедали, болтали.
Айсберг. И все?
«О, как хочется сказать тебе правду, козел! Впрочем, тебе это все равно не поможет…» – подумала Елена.
Белокурая. Пока все.
Айсберг. А планы?
Белокурая. Наполеоновские…
Айсберг. Женат?
Белокурая. А я не ищу кандидатов на Мендельсона.
Айсберг. Так я тебе и поверил.
Белокурая. Может, ты и себя считаешь сладкой добычей?
Айсберг. Не хуже других. Кстати, я совсем не пью…
«Ох, лучше бы пил!» – подумала Елена.
Белокурая. Это большой плюс. Но больших плюсов должно быть много.
Айсберг. У меня много. Это ты увидела пока только один.
Белокурая. Ладно, тут по телику интервью с депутатом, у которого мне интервью брать. Пока.
Айсберг. Не бери интервью у депутатов. Им место в «Матросской Тишине»!
Белокурая. Кто определил им это место?
Айсберг. Я.
Белокурая. Ты? Человек, который не может отвечать даже за жизнь собственного попугая?
Айсберг. Попугай умер…
Белокурая. Потому что ты пожалел денег на ветеринара! Даже сочувствовать тебе не хочу!
Елену затрясло. Эти полумужики, не годные ни на что, заселили всю страну и рассуждают, как надо наказывать тех, кто способен что-то делать! А сами! Сами…
Она, психанув, даже прошлась из угла в угол по комнате. Толик, насколько она знала, получив однокомнатную квартиру, забрал мать к себе, а квартиру сдал. Иногда, заходя в гости к Лиде, он приходил с пустыми руками. Елена не могла предположить, что он свихнулся на скупости, просто это была позиция: «Вы у меня отняли все!» Это «все» означало новую реальность, представителями которой Толик считал обитателей квартиры. Его ломало, что Елена успешно работает в журналистике, хорошо зарабатывает, легко меняет мужей. А главное, ни секунды в нем не нуждается и входит с ним в контакт исключительно на уровне презрительных «привет-пока».
И от того, что оказался не на уровне амбиций своей молодости; от того, что первая жена его давно переросла; от того, что дочь общается с ним как с обидчивым маленьким ребенком… Толик, как и Айсберг, ненавидел новое время и сладострастно предвкушал, как придет большой сильный дядя и посадит их всех в «Матросскую Тишину». А ему, Толику, даст большой сладкий пряник за верность идеалам.
Похожим образом излагал мысли Филипп. Он был вполне востребован работой, подобран бойкой дамой. Но пил, сердешный… И за это ругал новое время подробно и матерно.
Караванов был единственным, кто считал виновницей не эпоху, а конкретно Елену. И то совсем с недавних пор. И она была благодарна ему хоть за это разнообразие.
С экрана компьютера мяукнуло пришедшее сообщение. Появился Никита.
Никита. Добрый вечер… моя радость… и, хотя тебя нет здесь, ты все равно со мной… уже соскучился по тебе, по твоим глазам, по запаху твоих духов…
Елена испытала двойственное чувство. С одной стороны, умиляла бесхитростность изложения, в ее среде так не разговаривали со студенческой скамьи. С другой стороны, именно так и должен был вербализовать свои ощущения давно не влюблявшийся спецназовец, выросший в провинции.
Она ответила:
– Я тоже сильно не в себе… Вот только сейчас собрала мозги в кучку.
Никита. Мне сейчас надо отвезти жену к подружке. Они там собираются компанией и приглашают косметичку. А потом постараюсь лечь пораньше, чтобы ты мне приснилась… А ты что будешь делать?
Белокурая. Сяду поработать. Все дела забросила в последние дни.
Никита. Тогда давай прощаться… Я сегодня ни с кем не хочу разговаривать… все мысли еще там… страшно их расплескать…
Белокурая. Как здорово, что ты меня нашел по «аське»…
Никита. Здорово, что ты есть и что такая… Ладно… долгие проводы – лишние слезы…
Белокурая. Не пропадай надолго из моей жизни.
Никита. Не дождешься…
«Смешно!» – подумала Елена, отойдя от компьютера.
С Каравановым она казалась себе бабушкой русской демократии, у них даже все разборки шли как у терпеливых многоопытных гроссмейстеров, – ферзь с Е2 на Е4… А с Никитой пришел подростковый драйв; в котором все было к месту; и ни пошлости, ни глупости, ни речевые небрежности не резали капризное ухо.
А тут еще Караванов позвонил со своих деловых игр страшно виноватым голосом. Елена по привычке жалила и огрызалась, но нерв расставания был непоправимо оборван. Даже стало немного обидно: ни поголосить, ни успеть привыкнуть, ни прикинуться несчастненькой…
