– Ладно. Сменим тему. – Ей вдруг стало смертельно скучно даже слышать его голос. – Как глаза?
– Был в травмопункте. Зашили бровь, сделали противостолбнячную прививку. Я напялил твои темные очки, но все равно всех здесь пугаю…
– Синяки украшают лицо мужчины. Это новый ракурс. Никто и не ожидал, что ты можешь участвовать в драках… – фальшиво утешила Елена. – И в деловых играх это пойдет на пользу. Как будешь проигрывать, представь, что можешь ударить того на Арбате, и станешь первым!
– Но я ведь ни разу не ударил – я только валил его…
– Это хорошее начало. В следующий раз ударишь за оба раза, – сказала Елена и поняла, что ее подташнивает от того, что снова сползла в старую игру мамочки и подростка.
– Ты специально устроила драку, чтобы убедиться, что мужчина, который рядом с тобой, не может тебя защитить, а значит, ты главная… Пока. Меня зовут.
…Позвонили с работы, сказали, что надо срочно ехать на пресс-конференцию депутатов и деятелей культуры по поводу выноса Бутырки за черту Москвы. Идея была отличная, можно было навалять яркий материал, но коленка ныла и повязка на ней промокала. Пришлось заезжать домой перебинтовывать. В редакции оказалась только к концу дня. Включила компьютер, мгновенно нарисовался Айсберг.
Айсберг. Где ты все время пропадала?
Белокурая. На пресс-конференции.
Айсберг. А как прошло вчерашнее торжество?
Белокурая. По полной программе. Оказались в драке с лицом кавказской национальности. У дочки оторван рукав плаща, у меня – до кости сбито колено, у мужа подбиты два глаза и рассечена бровь.
Айсберг. Кто понес моральный ущерб?
Белокурая. Естественно, я… Я ведь это все заварила, результатов не предвидела…
И вдруг она удивилась себе, что формулирует это языком Караванова. Да, пыталась защитить лежащего человека и почему-то должна оправдываться за это. Вспомнила, как однажды шли с Каравановым около рынка, и мужик бил бабу. Было ясно, что они как-то связаны, то ли торгуют вместе, то ли спят… но он ее бил! Елена встряла, и, пока бьющий мужик приводил ей экзистенциальные доводы про то, «за что бьет», баба успела убежать…
День был отравлен, потому что Караванов несколько часов нудил о том, что она не имеет права ввязываться в подобные ситуации, потому что он, Караванов, не член народной дружины. И не готов наводить порядок в отношениях населения города.
А еще была история, когда ночью двое здоровых парней тащили куда-то верещащую девчонку. И Елена, естественно, влезла. И девчонка была спасена. И никто при этом не получил по физиономии. Но Караванов снова читал мораль о своем частном пространстве.
– Я уважаю твое частное пространство. Но им же больно! И на их месте вполне мог оказаться любой из нас, – растерянно оправдывалась она.
– Мог, но не оказался. Разве что твоими стараниями… – заметил тогда Караванов.
– Ты – равнодушный человек! – в ужасе осознала Елена.
– Но я никогда и не выдавал себя за Данко, вырывающего сердце, чтоб осветить другим дорогу, – усмехнулся он.
Айсберг. С этими реформами наступил полный беспредел на улицах.
Белокурая. Что за фигню ты говоришь? Уличное хулиганство как раз резко сократилось.
Айсберг. Ты далека от простого народа…
Белокурая. Я сижу на статистике.
Айсберг. Твоя статистика вся липовая. Ты пишешь о жизни, но совершенно не знаешь ее!
Елена вспыхнула. Этот маргинал, не способный спасти собственного попугая, будет учить ее жить!
Белокурая. Аудиенция закончена по причине хамоватой самоуверенности собеседника.
Айсберг. Ты обиделась?
Елена предпочла не отвечать. Тем более что на экране появился Никита.
Никита. Здравствуй, милая!
Белокурая. Здравствуй.
Никита. Подожди, налью кофе, возьму сигарету, и весь твой… Мне сегодня снилась ты. Как на фотке… мы с тобой плыли на лодке куда-то.
Белокурая. Какой впечатлительный! Надо быстрей встречаться, чтоб не было ложных иллюзий.
Никита. Ты вызываешь во мне непреодолимое сексуальное влечение…
Белокурая. Не верю в виртуальные влечения. Как говорят американцы: любовь – это химия.
Никита. Это у них – химия, а у нас по старинке – от бога!
Белокурая. Так химия и есть от бога. Почему одного хочешь до дрожи, а другого – никогда?
Никита. Потому что есть поля, которые до сих пор никому не понятны… а химия – это совершенно понятное явление…
Белокурая. Понятное во всем, кроме секса. Можешь описать половой акт химическими формулами?
Никита. Не могу. Ты, кстати, не подумай, что я – сексуальный маньяк.
Белокурая. Для маньяка ты слишком зажат и неиспорчен.
Никита. Я в прошлом спецназовец…
Белокурая. Вчера бы ты нам пригодился. Нас какой-то тип на Арбате побил…
Никита. И сколько вас было?
Белокурая. Я, муж и дочка.
Никита. А тип один?????
Белокурая. Ну мы ж необученные.
Никита. И муж тоже? В армии, что ли, не был?
Белокурая. Конечно.
Никита. При декоративном мужике надо носить в сумочке газовый баллончик или электрошок.
Белокурая. А совсем без мужа?
Никита. Лучше вечером сидеть дома. Так вас драка с мужем не помирила?
Белокурая. Наоборот. Подвела жирную черту… Я, правда, вдруг рассопливилась, прожурчала ему в телефон о вечной любви. Сейчас самой противно…
Никита. Не спешила бы с разводом. Как говорили у нас на войне: не торопись, а то успеешь.
Белокурая. Почему?
Никита. Это ценность, это тыл.
Белокурая. Я в ценностях лучше секу, у меня уже третий штамп в паспорте…
Никита. А у тебя в памяти твои мужчины остаются?
Белокурая. Остаются, но не списком. А выборочно. Прости, меня зовут поговорить.
Никуда не звали. Просто вдруг нестерпимо захотелось побыть совсем одной. Да и колено воспалялось и ныло. Что-то наврала главному, приехала домой, села к телевизору и начала смотреть все подряд.
…Утром категорически не хотелось просыпаться. Потом не хотелось варить кофе. Потом вообще ничего не хотелось. Но возможности выпасть в депрессию не было, и Елена позвонила Карцевой.
– Найдите на меня, пожалуйста, хоть полчасика. У меня полный обвал. Все ровно так, как вы сказали, и нет времени выходить из этого самостоятельно… – взмолилась она.
– Ясно… Приезжайте в половине третьего. Только у меня будет всего сорок минут! – сказала Карцева.
