– Прости, но я не способен поверить. Какая-то легенда,
странные идеи твоей мамы... чокнутый киллер... Я понимаю, не это ты ожидала
услышать... Черт, – выругался он. – Эта фотография... Алексей решил,
что я... теперь ясно. Если допустить, что твоя история правда, все начинает
выглядеть подозрительно. Но... но тебе не приходило в голову, что Алексей
просто морочит тебе голову? Все эти люди с их рассказами... Ты ведь даже не
знаешь толком, кто они. То, что он старается представить меня в дурном свете,
вполне понятно. Он влюблен в тебя...
– Да с чего ты взял?
– Милая, только ты с твоей наивностью способна не замечать
очевидного. Мне достаточно было увидеть, как он смотрит на тебя. Может, он и
сам не догадывается, хотя это вряд ли. Скорее ему такая мысль неприятна. Крутые
парни не влюбляются, они заняты крутыми делами. Ну вот, теперь я делаю то же
самое, что и он. Пытаюсь настроить тебя против него... Когда мужчины начинают
делить женщину, благородство в расчет не принимается.
– Мартин...
– Я не имею права запретить тебе с ним встречаться, да это и
глупо. Просто прошу: не позволяй морочить себе голову, помни, что... ну вот, я
опять в роли наставника, а она мне явно не удается. Слушай свое сердце, милая.
Только тебе решать и никому другому... – Он поднялся, прошелся по комнате,
стало ясно: какая-то неприятная мысль засела в его голове и не дает покоя.
– Мартин, – позвала я.
– Я вдруг подумал: а если это все-таки правда? Как бы
невероятна история ни была, но вдруг – правда? И этот тип действительно где-то
рядом? И ему нужна ты. Вряд ли Алексей примет мою помощь, но я бы хотел помочь
ему найти этого мерзавца, и пусть сколько угодно подозревает меня. Хотя я
убежден, у ФСБ это получится куда лучше. Ты говорила с Константином Ивановичем?
– Да. То есть нет. То, что произошло пятнадцать лет назад,
вряд ли его заинтересует.
– Я думаю, с ним следует поговорить. По крайней мере, он не
откажет в совете.
Уже ближе к вечеру раздался телефонный звонок, Мартин с
кем-то минут десять разговаривал, потом вернулся в комнату.
– Звонил отец, – сообщил он. – Я всю неделю у него
не был. Ты не против к нему сейчас поехать?
– Я могу переночевать у Насти, – сказала я.
– Нет-нет, если ты не поедешь, я тоже останусь. Папа поймет,
он знает о том, что произошло с твоим дядей. – Мартин помолчал и добавил
нерешительно: – Я хотел бы вас познакомить.
– Хорошо, едем, – кивнула я.
По дороге к дому, где жил отец Мартина, я вдруг разволновалась.
Не самое удачное время для знакомства. Из рассказов Мартина я знала, что они с
отцом очень близки, и теперь гадала, какое произведу на него впечатление.
Одинокий человек, прикованный к инвалидной коляске. Скорее всего, он решит, что
я неподходящая пара для его сына.
Мартин, заметив мое волнение, улыбнулся:
– Ты ему понравишься. Я столько о тебе рассказывал.
– А если не понравлюсь? – вздохнула я.
– Такого просто не может быть.
Дом оказался двухэтажным, из красного кирпича. Забор тоже
кирпичный, калитка и металлические ворота. Среди окружавших его домов этот мало
чем выделялся. Правда, отличие все-таки было: когда мы миновали ворота, рядом
со ступенями крыльца я увидела пандус. От крыльца вела аккуратная дорожка, она
огибала дом и терялась в саду.
– Отец редко покидает участок, – объяснил Мартин,
достал пакеты с провизией из багажника, и мы поднялись по ступеням.
Дверь перед нами распахнулась, и я увидела женщину лет
сорока. Высокая, худая. Короткая стрижка, плоское, монгольского типа лицо. Узкие
губы раздвинулись в улыбке.
– Мартин, – нараспев сказала она. – Вот отец
обрадуется. – Тут женщина перевела взгляд на меня и замолчала.
– Это Серафима, – целуя ее, сказал Мартин. – Что
бы я без нее делал... А это моя невеста, Изабелла.
Я удивленно посмотрела на него, а он шепнул, наклоняясь:
– Ну помечтать-то можно. Отец у себя в кабинете? –
спросил Мартин, входя в дом.
– В гостиной, читает. У меня все готово, можете сразу
садиться за стол.
Войдя в дом, я быстро огляделась. Небольшой холл,
двустворчатая дверь вела в гостиную, справа кухня и столовая. Рядом со столовой
лифт, дальше еще две двери. Мы прошли на кухню, Мартин поставил пакеты на стол,
предоставив Серафиме самой разбирать покупки, и, взяв меня за руку, повел в
гостиную. Возле камина, выложенного бело-голубой плиткой, в инвалидном кресле
сидел мужчина и читал книгу. При нашем появлении снял очки, отложил их вместе с
книгой в сторону и сказал:
– Здравствуй, сын.
– Привет, папа. – Мартин подошел, наклонился, поцеловал
отца, повернулся и произнес: – Ну вот, это она.
– Значит, вы Изабелла. – У отца Мартина был низкий
хрипловатый голос, очень красивый. Впрочем, не только голос, он сам был красив.
По крайней мере, до своей болезни. С Мартином они оказались совсем не похожи. У
отца темные волосы, карие глаза, чуть навыкате, и нос с горбинкой. Он
улыбнулся, и стало ясно: сходство все же есть. Улыбка была точь-в-точь как у
Мартина, озорная, мальчишеская. Ноги закрывал плед в клетку, сидел он чуть
ссутулившись, но вряд ли отличался высоким ростом. Руки его, в едва заметных
пятнышках, какие появляются у пожилых людей, были очень худыми, тонкие пальцы
поражали изяществом. Но, несмотря на болезненность и худобу, стариком он отнюдь
не выглядел. Я решила, что ему где-то около шестидесяти. А еще подумала: если
бы не болезнь, он и сейчас с легкостью бы разбивал женские сердца.
Мужчина протянул мне руку и представился:
– Игнат Мартынович Скопин. Отец вот этого здоровяка.
Когда-то я носил его на руках, что теперь трудно представить, сейчас все больше
он меня носит. Рад, что вы приехали, – добавил он и опять улыбнулся, а я
поняла: в самом деле рад. Не только Мартину, что вполне понятно, но и мне.
Неслышно ступая, появилась Серафима.
– Идемте ужинать, – заметив ее, сказал Игнат
Мартынович, развернул коляску и покатил впереди нас. Управлялся он с ней очень
ловко.
На длинном овальном столе, накрытом к ужину, горели свечи.
Накрахмаленные салфетки, красивая посуда. Отец с сыном устроились напротив друг
друга, я между ними.
Я сразу обратила внимание на портрет в золоченой раме, что
висел в столовой. Женщина лет тридцати пяти, светлые волосы собраны в высокую
прическу, огромные глаза, полуулыбка на пухлых губах. На ней было черное платье
с ниткой жемчуга.
– Это мама Мартина, – проследив мой взгляд, сказал
Игнат Мартынович и вздохнул с печалью.
