– В Глебе, в Глебе, – улыбнулась она. – Другие положительные я знаю.
– Большой счет.
– В каком смысле? – не поняла Галинка.
– В прямом. Живет по большому счету, это сразу видно.
– А мне казалось, он не от мира сего немножко, – удивленно протянула Галинка.
– А мир сей по большому счету как раз и не живет. Ты почему смеешься? – спросил он, заметив, что Галинка улыбнулась.
– Потому что ты – еж.
Она быстро провела рукой по его голове.
– Что, такой взъерошенный?
Он удивленно провел ладонью вслед за ее рукой.
– И вовсе нет, – снова улыбнулась она.
– А какой?
Игорь смотрел с интересом. Ему всегда было интересно, что она скажет и сделает в следующую минуту.
– Не скажу, – с загадочным видом заявила Галинка.
– Ну, не говори, – согласился он. – Грозу проехали, давай спать.
Он обнял Галинку так, что ее голова очень точно легла на его плечо. Она закрыла глаза, чтобы Игорь подумал, что она в самом деле засыпает.
«Жалко спать, – думала Галинка, сквозь ресницы глядя на его руку, в которой лежала ее рука. – Усну и без него буду… Зачем?»
Ей было жаль потерять и минуту, которую они могли провести вдвоем. Она никогда не боялась летать, не боялась самолета, но теперь она не просто не боялась его, а счастлива была, что эта летящая капсула отделяет их от мира, позволяя жить по большому счету – друг другом.
Ничего не было решено. Все заботы ожидали их обоих сразу же, как только закончится эта счастливая отдельность от земли. Но их отдельность не была отдельностью обманчивой, это Галинка чувствовала и знала.
Эта отдельность была – то самое, большое, что знает еж. Ничего лишнего.
Глава 8
Карта занимала весь экран, сверкала и переливалась, как волшебное окошко в несуществующий мир.
Хотя почему в несуществующий? Это была самая настоящая карта Земли, в ней не было ни одного выдуманного штриха.
– А снега Килиманджаро можно увидеть? – спросила Ирина.
– Можно. – Глеб щелкнул кнопкой, и экран засиял снежным пространством. – Вот они, снега Килиманджаро. На самой вершине.
– А собор Парижской Богоматери?
Картинка снежно подмигнула и исчезла, сменившись странными ребрами парижского собора. Ирина уже с час, наверное, вспоминала все города, горы, моря, улицы, дома, которые волновали ее воображение, когда она читала о них в книжках, и каждый раз Глеб с легкостью разворачивал их перед нею на экране. И радовался ее изумлению – радовался, что ее изумление наполнено счастьем.
– А остров Лансароте? – вспомнила Ирина.
Роман Уэльбека, перевод которого она вчера отправила в издательство, вспомнился в последнюю очередь. Она начинала его переводить в подавленности и отчаянии, а заканчивала в сплошном, ни на секунду не исчезающем счастье. И то и другое отодвинуло эту работу в сторону от ее души, а потому сделало незапоминающейся.
– Сейчас… Ага, вот он.
Остров Лансароте, появившийся на мониторе во всех мелких деталях пейзажа, показался Ирине мрачным и темным. Таким он, собственно, и был описан в только что переведенном ею романе.
– Ну его, – сказала она. – Не хотела бы туда попасть!
– Почему?
Глеб крутнулся вместе со стулом, заглянул ей в глаза. Она уже заметила, что ему все время необходимо смотреть ей в глаза. И что он там видит такое особенное?
– Да мрачный очень. Вон, даже на экране видно – сплошная лава. Не представляю, зачем туда ездить. Я, кажется, если бы на день всего там оказалась, с ума бы сошла.
– А зачем нам там оказываться? – Глеб отъехал на стуле от монитора и обнял стоящую рядом Ирину. Она замерла, прислушиваясь, нет, не прислушиваясь, а причувствываясь к его дыханию. – Нам с тобой туда и не надо.
– А куда нам с тобой надо?
Она наклонилась, сняла с него очки и поцеловала в оба его дальнозорких глаза, поочередно в правый и в левый.
– По-моему, это неважно. Можно за десять тысяч километров куда-нибудь, можно на месте остаться.
– Гражданин мира ты мой! – засмеялась Ирина. – Это твое компьютерное мышление говорит.
– Может быть, – не стал спорить Глеб. – Скучное оно для тебя?
– Какое же оно скучное? Вон, карта у тебя какая! Дух захватывает.
Карта Земли, всю последнюю неделю не сходившая с монитора, имела прямое отношение к работе, которая была заказана Глебу крупной поисковой системой. Руководство этой системы располагалось в Нью-Йорке, а кусочки подробной карты делались программистами, разбросанными по всему миру. Глеб писал программу, с помощью которой в эту карту можно было внедрить Россию, то есть, конечно, не саму Россию, а новые, точные ее снимки, сделанные со спутников. До сих пор этому мешали какие-то секретные соображения, а теперь они были наконец-то преодолены – и вот он вписывал в карту Земли российские территории; сегодня была очередь города Ростова Великого.
Самое удивительное, что именно из этого города позвонил сегодня Глебу Колька Иванцов, чтобы поздравить со старым Новым годом. С новым Новым годом он своего друга не поздравил – исчез, как в воду канул. Оказывается, не в воду: в качестве новогоднего сюрприза Колька сообщил, что приедет в Москву через неделю, и то ненадолго, только чтобы поговорить с Галей.
– Я, понимаешь… – смущенно объяснил он. – В общем, у меня тут женщина появилась. И ребенок.
– Какой ребенок? – опешил Глеб. – Ты женщину завел, а у нее ребенок?
– Во-первых, что значит завел? – приобиделся Колька. – Что она, собака? А во-вторых, не у нее ребенок, а у меня. То есть у нее, конечно, тоже. У нас, в общем. У нас родился ребенок.
– А Галя знает? – осторожно поинтересовался Глеб.
– Я ей еще перед Новым годом сказал. И уехал. И она тоже вроде бы уехала. Сначала в командировку куда-то, а потом, видно, Надюшку в Германию повезла. Ну а теперь, наверно, вернулась уже, и надо… Надо все обсудить. Я так понимаю, мне в Ростов придется перебираться. В Ростов Великий.
– Почему? – не понял Глеб.
– А жить где с новым-то семейством? С Галкой однушку разменивать?
Глеб расслышал, с какой старательной грубоватостью Колька говорит об этой женщине и ребенке, и улыбнулся. Его друг никогда ничего не боялся, а теперь вот… Теперь он явно боится показать, что у него на душе. Но и скрывать этого не умеет.
– Ты подожди перебираться, – сказал Глеб. – Может…
– Что – может? – не понял Колька.
– Нет, ничего. Ты к нам хоть зайди, когда приедешь.
– Ладно. – Колька невидимо улыбнулся. – Хорошо мне, Глебыч. Знаешь, как хорошо…
