Балкон Галинкиного номера выходил на океан. Она сидела на этом балконе, смотрела на набегающие волны и не знала, что ей делать со всем этим – что ей делать теперь с собою.
Конечно, надо было просто взять себя в руки и жить дальше. Такое усилие было ей знакомо, она не раз его совершала – после Колькиной травмы, после того как прекратились ее поездки… Она совершала такое усилие, не задумываясь о его смысле, сознание его правильности лежало в самой основе ее существа как залог ее жизнеспособности. Но теперь ей не нужна была не только жизнеспособность – глядя на бьющийся о темный берег океан, Галинка думала, что ей не нужна и сама ее жизнь.
Если бы она узнала, что такие мысли возникают в голове у юной, не отягощенной жизненным опытом девочки – хоть у Мишели, хоть даже и у несравнимой с Мишелью Надьки, – она сказала бы: да, в полудетские годы жизнь может показаться немилой из-за того, что в ней отсутствует вот этот и только этот мужчина. Просто неопытность не дает осознать, что жизнь-то переменчива, что, если не будет в ней этого мужчины, то будет другой, и этот другой покажется ничуть не хуже… Все это Галинка знала точно, потому что приобрела свое знание как раз вместе с жизненным опытом.
Но весь ее жизненный опыт не имел для нее теперь никакого значения.
Она не могла больше смотреть на океан, в котором ей так глупо хотелось утопиться, и, резко поднявшись, ушла с балкона.
«В ресторан пойду, – решила она. – В конце концов, у меня тоже… здоровая физиология. Есть хочу!»
Галинка спустилась вниз, на самое дно журчащей водою чаши, и направилась туда, откуда доносился вечерний людской гул. Чтобы попасть в ресторан, ей пришлось пройти вдоль длинной черной стены. Стена поблескивала, как уголь, но была все же не угольной: ее словно взорвал изнутри поток лавы. Странный, ни на что не похожий, но, несомненно, рукотворный барельеф придавал этому черному взрыву мрачное и сильное очарование. В стену хотелось войти, как в океан, раствориться в ней, навсегда исчезнуть…
«Да что ж за наказание такое! – Галинка чуть не заплакала. – Маленькая ты, что ли, или Мишка безмозглая? Что, свет на нем клином сошелся?»
У входа в ресторан сидела девушка в белом платье и перебирала струны стройной арфы. Музыка лилась так же естественно, как журчала вода по стенам этого необычного отеля.
«Надо проспект взять у портье, – равнодушно подумала Галинка. – Хороший отель, надо будет про него написать».
С таким же равнодушием она отметила, что в отеле хороша не только вода и музыка, но и кухня, что публика здесь европейская, что нет ни одного соотечественника, как, впрочем, и на всем этом острове… Она писала путеводители и статьи давно, но никогда у нее не было ощущения, что она пишет их не для себя, а для совершенно посторонних людей. Они ведь и получались у нее не такие, как у всех, ее путеводители и статьи, именно потому, что она писала их для себя. Это ей были прежде интересны береговые линии, экзотические растения, наряды дам, улыбки кавалеров, искусство поваров… А теперь она даже не жалела о том, что все это не будет ей интересно уже никогда.
Она зачем-то положила себе еду со шведского стола, погрызла горькую травинку, украшавшую салат, и, оставив нетронутую тарелку, ушла из ресторана.
Несмотря на всю индвидуальность ее путешествия, у входа в вулканическую пещеру со звучным названием Куэва де лос Вердес Галинке пришлось ждать, пока наберется группа. Туристов зимой было мало, и она довольно долго стояла у отверстия в скале, смотрела на овальные кратеры, виднеющиеся на вершинах дальних потухших вулканов, и вяло размышляла о том, что по длинной дырке, которую лава когда-то пробила в скальной породе, пожалуй, удастся прогуляться минут за сорок, а потом можно будет спокойно вернуться в отель и больше уж сегодня никуда не ездить, потому что некоторые достопримечательности острова – Кактусовый сад, музей художника Манрике, залив с ярко-зеленой, как бутылочное стекло, водой – ею уже осмотрены, а что не осмотрено, то она успеет быстренько осмотреть завтра.
«И домой, – думала Галинка, глядя на собирающуюся у входа группу. – А зачем – домой?»
Этот дурацкий вопрос «зачем?» возникал теперь у нее в голове постоянно. Ей даже жалко стало, что Колька ушел к другой, хотя, когда он сказал ей об этом, она испытала что-то похожее на облегчение и подумала лишь: ну и хорошо, пусть хоть он счастливый будет. А теперь она думала другое: вот если бы он остался, можно было бы считать, что со мной все это происходит из-за него – из-за того, что я его не люблю.
Но и за эту спасительную мысль было теперь не спрятаться.
У пещеры наконец собралось нужное количество народу. Все потянулись вслед за гидом ко входу, и Галинка вместе со всеми.
Пещера была красива той же суровой красотою, что и весь этот странный остров. Путь, по которому прошла когда-то лава, представлял собой длинную, причудливо изогнутую трубу, своды которой то нависали прямо над головой, то взлетали в темную высоту. Стены пещеры были подсвечены так, что свет казался естественным, хотя, вполуха прислушиваясь к гиду, Галинка поняла, что с поверхности свет сюда не попадает.
«А может, откуда-нибудь и попадает, – усмехнулась она. – Из мрачной пропасти земли».
Как раз такая мрачная пропасть разверзлась перед экскурсантами, когда они вышли из узкого тоннеля в просторный зал. Пропасть находилась прямо посередине этого зала и была так очевидно бездонна, что даже Галинке, которая не находила в себе сейчас ни одного сильного отзвука на окружающую действительность, показалось страшно подойти к ней поближе.
Впрочем, уже через минуту она направилась прямо к пропасти. Как все природное, эта подземная впадина была не только страшна, но и необъяснимо притягательна.
Галинка стояла в метре от края и смотрела на бесконечные, уходящие в бездну глыбы камней и огромные осколки лавы.
Она терпеть не могла пошлых символов, но что делать, если этот бездонный провал в точности напоминал ее жизнь, какой она теперь стала – ни счастья, ни будущего, только бессмысленные груды, обломки чего-то непонятного, несуществующего…
Эта мысль пришла с какой-то медленной случайностью, но уже через мгновение забилась в голове, как в колоколе, и голова закружилась, в глазах потемнело. Она была так физически осязаема, так мучительна, эта мысль, что Галинка вздрогнула, попыталась схватиться за что-нибудь рукой, рука провалилась в пустоту, Галинка пошатнулась…
«И хорошо, – мелькнуло в меркнущем сознании. – И прямо туда!»
Еще через мгновение она почувствовала, как кто-то подхватывает ее сзади, не давая упасть. Это мог быть, например, гид, ну да, их ведь, наверное, предупреждают, что с непривычки у кого-нибудь из экскурсантов над пропастью может закружиться голова, да, конечно… Но тут Галинка почувствовала, что этот подхвативший человек не просто поддерживает ее с вежливой бесстрастностью, а обнимает, прижимает к себе, целует в затылок…
– Ты что? – услышала она. – Это же просто вода.
