– Тридцати девяти человекам, – тотчас ответил
Борменталь.
– Гм… Триста девяносто рублей. Ну, грех на
трех мужчин. Дам – Зину и Дарью Петровну – считать не станем. С вас, Шариков,
сто тридцать рублей. Потрудитесь внести.
– Хорошенькое дело, – ответил Шариков, испугавшись,
– это за что такое?
– За кран и за кота, – рявкнул вдруг Филипп
Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.
– Филипп Филиппович, – тревожно воскликнул
Борменталь.
– Погодите. За безобразие, которое вы учинили
и благодаря которому сорвали приём. Это же нестерпимо. Человек, как
первобытный, прыгает по всей квартире, рвёт краны. Кто убил кошку у мадам
Поласухер? Кто…
– Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на
лестнице, – подлетел Борменталь.
– Вы стоите… – рычал Филипп Филиппович.
– Да она меня по морде хлопнула, – взвизгнул
Шариков, – у меня не казённая морда!
– Потому что вы её за грудь ущипнули, –
закричал Борменталь, опрокинув бокал, – вы стоите…
– Вы стоите на самой низшей ступени развития,
– перекричал Филипп Филиппович, – вы ещё только формирующееся, слабое в
умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в
присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью
совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и
космической же глупости о том, как всё поделить… А в то же время вы наглотались
зубного порошку…
– Третьего дня, – подтвердил Борменталь.
– Ну вот-с, – гремел Филипп Филиппович, –
зарубите себе на носу, кстати, почему вы стёрли с него цинковую мазь? – Что вам
нужно молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть
сколько-нибудь приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какой
негодяй снабдил вас этой книжкой?
– Все у вас негодяи, – испуганно ответил
Шариков, оглушённый нападением с двух сторон.
– Я догадываюсь, – злобно краснея, воскликнул
Филипп Филиппович.
– Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй…
Что я развивался…
– Я вижу, как вы развиваетесь после Каутского,
– визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на
кнопку в стене. Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!
– Зина! – кричал Борменталь.
– Зина! – орал испуганный Шариков.
Зина прибежала бледная.
– Зина, там в приёмной… Она в приёмной?
– В приёмной, – покорно ответил Шариков, –
зелёная, как купорос.
– Зелёная книжка…
– Ну, сейчас палить, – отчаянно воскликнул
Шариков, – она казённая, из библиотеки!
– Переписка – называется, как его… Энгельса с
этим чёртом… В печку её!
Зина улетела.
– Я бы этого Швондера повесил, честное слово,
на первом суку, – воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло
индюшки, – сидит изумительная дрянь в доме – как нарыв. Мало того, что он пишет
всякие бессмысленные пасквили в газетах…
Шариков злобно и иронически начал коситься на
профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
«Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет
в квартире», – вдруг пророчески подумал Борменталь.
Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и
румяную с левого бока бабу и кофейник.
– Я не буду её есть, – сразу
угрожающе-неприязненно заявил Шариков.
– Никто вас не приглашает. Держите себя
прилично. Доктор, прошу вас.
В молчании закончился обед.
Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и
задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор
и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему
обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.
– Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк.
Только, ради бога, посмотрите в программе – котов нету?
– И как такую сволочь в цирк пускают, – хмуро
заметил Шариков, покачивая головой.
– Ну, мало ли кого туда допускают, –
двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, – что там у них?
– У Соломонского, – стал вычитывать
Борменталь, – четыре какие-то… юссемс и человек мёртвой точки.
– Что за юссемс? – Подозрительно осведомился
Филипп Филиппович.
– Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
– Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных.
Необходимо, чтобы было всё ясно.
– У Никитиных… У Никитиных… Гм… Слоны и предел
человеческой ловкости.
– Так-с. Что вы скажете относительно слонов,
дорогой Шариков? – недоверчиво спросил Филипп Филиппович.
Тот обиделся.
– Что же, я не понимаю, что ли. Кот – другое
дело. Слоны – животные полезные, – ответил Шариков.
– Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте и
поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там
не пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не
предлагать.
Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков,
одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали
в цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своём кабинете. Он
зажёг лампу под тяжёлым зелёным колпаком, отчего в громадном кабинете стало
очень мирно, и начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигары
бледно-зелёным огнём. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума
терзала его учёный с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы «к
берегам священным Нила…» И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару в
пепельницу, подошёл к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет
осветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной
полки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать
её на свет огней. В прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый
беленький комочек, извлечённый из недр Шарикова мозга.
Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп
Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел
разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в
пречистенской квартире.
