Левой рукой он заслонил блюдо от Зины, а
правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.
– И вилкой, пожалуйста, – добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски
осетрины в густом соусе.
– Я ещё водочки выпью? – заявил он
вопросительно.
– А не будет ли вам? – осведомился Борменталь,
– вы последнее время слишком налегаете на водку.
– Вам жалко? – осведомился Шариков и глянул
исподлобья.
– Глупости говорите… – вмешался суровый Филипп
Филиппович, но Борменталь его перебил.
– Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам.
Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите её
безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не
моя, а Филиппа Филипповича. Просто – это вредно. Это – раз, а второе – вы и без
водки держите себя неприлично.
Борменталь указал на заклеенный буфет.
– Зинуша, дайте мне, пожалуйста, ещё рыбы, –
произнёс профессор.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и,
покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
– И другим надо предложить, – сказал
Борменталь, – и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение
себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая
улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
– Вот всё у вас как на параде, – заговорил он,
– салфетку – туда, галстук – сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так,
чтобы по-настоящему, – это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
– А как это «по-настоящему»? – позвольте
осведомиться.
Шариков на это ничего не ответил Филиппу
Филипповичу, а поднял рюмку и произнёс:
– Ну желаю, чтобы все…
– И вам также, – с некоторой иронией отозвался
Борменталь.
Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в
глотку, сморщился, кусочек хлеба поднёс к носу, понюхал, а затем проглотил,
причём глаза его налились слезами.
– Стаж, – вдруг отрывисто и как бы в забытьи
проговорил Филипп Филиппович.
Борменталь удивлённо покосился.
– Виноват…
– Стаж! – повторил Филипп Филиппович и горько
качнул головой, – тут уж ничего не поделаешь – Клим.
Борменталь с чрезвычайным интересом остро
вгляделся в глаза Филиппа Филипповича:
– Вы полагаете, Филипп Филиппович?
– Нечего полагать, уверен в этом.
– Неужели… – начал Борменталь и остановился,
покосившись на Шарикова.
Тот подозрительно нахмурился.
– Spаtеr… – негромко сказал Филипп Филиппович.
– Gut, – отозвался ассистент.
Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу
Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.
– Я не хочу. Я лучше водочки выпью. – Лицо его
замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько
подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на
Шарикова, чёрная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.
Борменталь же, подкрепившись, обнаружил
склонность к деятельности.
– Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня
вечером? – осведомился он у Шарикова.
Тот поморгал глазами, ответил:
– В цирк пойдём, лучше всего.
– Каждый день в цирк, – благодушно заметил
Филипп Филиппович, – это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть
раз в театр сходил.
– В театр я не пойду, – неприязненно отозвался
Шариков и перекосил рот.
– Икание за столом отбивает у других аппетит,
– машинально сообщил Борменталь. – Вы меня извините… Почему, собственно, вам не
нравится театр?
Шариков посмотрел в пустую рюмку как в
бинокль, подумал и оттопырил губы.
– Да дурака валяние… Разговаривают,
разговаривают… Контрреволюция одна.
Филипп Филиппович откинулся на готическую
спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол.
Борменталь только повертел головою.
– Вы бы почитали что-нибудь, – предложил он, –
а то, знаете ли…
– Уж и так читаю, читаю… – ответил Шариков и
вдруг хищно и быстро налил себе пол стакана водки.
– Зина, – тревожно закричал Филипп Филиппович,
– убирайте, детка, водку больше уже не нужна. Что же вы читаете?
В голове у него вдруг мелькнула картина:
необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. «Надо будет
Робинзона»…
– Эту… как её… переписку Энгельса с эти м… Как
его – дьявола – с Каутским.
Борменталь остановил на полдороге вилку с
куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время
изловчился и проглотил водку.
Филипп Филиппович локти положил на стол,
вгляделся в Шарикова и спросил:
– Позвольте узнать, что вы можете сказать по
поводу прочитанного.
Шариков пожал плечами.
– Да не согласен я.
– С кем? С Энгельсом или с Каутским?
– С обоими, – ответил Шариков.
– Это замечательно, клянусь богом. «Всех, кто
скажет, что другая…» А что бы вы со своей стороны могли предложить?
– Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут…
Конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять всё, да и поделить…
– Так я и думал, – воскликнул Филипп
Филиппович, шлёпнув ладонью по скатерти, – именно так и полагал.
– Вы и способ знаете? – спросил
заинтересованный Борменталь.
– Да какой тут способ, – становясь
словоохотливым после водки, объяснил Шариков, – дело нехитрое. А то что же:
один в семи комнатах расселился штанов, у него сорок пар, а другой шляется, в
сорных ящиках питание ищет…
– Насчёт семи комнат – это вы, конечно, на
меня намекаете? – Горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
Шариков съёжился и промолчал.
– Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор,
скольким вы вчера отказали?
