– Болван! – коротко отозвался Филипп
Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен
юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами
шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные вёдра и
раковину.
Заброшенная плита гудела. Вода уходила через
дверь на гулкую лестницу прямо в пролёт лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в
глубокой луже, на паркете передней, и вёл переговоры через чуть приоткрытую
дверь на цепочке.
– Не будет сегодня приёма, профессор нездоров.
Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…
– А когда же приём? – добивался голос за
дверью, – мне бы только на минуточку…
– Не могу, – Борменталь переступил с носков на
каблуки, – профессор лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда
вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
– Тряпки не берут.
– Сейчас кружками вычерпаем, – отозвался
Фёдор, – сейчас.
Звонки следовали один за другим и Борменталь
уже подошвой стоял в воде.
– Когда же операция? – приставал голос и
пытался просунуться в щель.
– Труба лопнула…
– Я бы в калошах прошёл…
Синеватые силуэты появились за дверью.
– Нельзя, прошу завтра.
– А я записан.
– Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Фёдор у ног доктора ёрзал в озере, скрёб
кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную
тряпку в трубку, лёг животом в воду и погнал её из передней обратно к уборной.
– Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? –
сердилась Дарья Петровна, – выливай в раковину.
– Да что в раковину, – ловя руками мутную
воду, отвечал Шариков, – она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка и
на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
– Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите
в спальню, я вам туфли дам.
– Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
– В калоши станьте.
– Да ничего. Всё равно уже ноги мокрые.
– Ах, боже мой! – расстраивался Филипп
Филиппович.
– До чего вредное животное! – отозвался вдруг
Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и
засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
– Вы про кого говорите? – спросил он у
Шарикова с высоты, – позвольте узнать.
– Про кота я говорю. Такая сволочь, – ответил
Шариков, бегая глазами.
– Знаете, Шариков, – переводя дух, отозвался
Филипп Филиппович, – я положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
– Вы, – продолжал Филипп Филиппович, – просто
нахал. Как вы смеете это говорить? Вы всё это учинили и ещё позволяете… Да нет!
Это чёрт знает что такое!
– Шариков, скажите мне, пожалуйста, –
заговорил Борменталь, – сколько времени вы ещё будете гоняться за котами?
Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
– Какой я дикарь? – хмуро отозвался Шариков, –
ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бы
что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
– Вас бы самого поучить! – ответил Филипп
Филиппович, – вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
– Чуть глаза не лишил, – мрачно отозвался
Шариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.
Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох,
все зеркала покрылись банным налётом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в
сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
– Вот вам, Фёдор.
– Покорнейше благодарю.
– Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что:
выпейте у Дарьи Петровны водки.
– Покорнейше благодарю, – Фёдор помялся, потом
сказал. – Тут ещё, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только
– за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
– В кота? – спросил Филипп Филиппович,
хмурясь, как облако.
– То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд
грозился подать.
– Чёрт!
– Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать
стал. Ну, повздорили.
– Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о
таких вещах! Сколько нужно?
– Полтора.
Филипп Филиппович извлёк три блестящих
полтинника и вручил Фёдору.
– Ещё за такого мерзавца полтора целковых
платить, – послышался в дверях глухой голос, – да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и
молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приёмную и запер его на ключ. Шариков
изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
– Не сметь! – явно больным голосом воскликнул
Филипп Филиппович.
– Ну, уж это действительно, – многозначительно
заметил Фёдор, – такого наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
– Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приёмную и
оттуда донёсся его голос:
– Вы что? В кабаке, что ли?
– Это так… – добавил решительно Фёдор, – вот
это так… Да по уху бы ещё…
– Ну, что вы, Фёдор, – печально буркнул Филипп
Филиппович.
– Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
Глава 7
– Нет, нет и нет! – настойчиво заговорил
Борменталь, – извольте заложить.
– Ну, что, ей-богу, – забурчал недовольно
Шариков.
– Благодарю вас, доктор, – ласково сказал
Филипп Филиппович, – а то мне уже надоело делать замечания.
– Всё равно не позволю есть, пока не заложите.
Зина, примите майонез у Шарикова.
– Как это так «примите»? – расстроился
Шариков, – я сейчас заложу.
