В отдалении глухо треснуло стекло, затем
вспорхнул заглушённый женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по
обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно
пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи
Петровны.
Затем завыл Шариков.
– Боже мой, ещё что-то! – закричал Филипп
Филиппович, бросаясь к дверям – Кот, – сообразил Борменталь и выскочил за ним
вслед. Они понеслись по коридору в переднюю, ворвались в неё, оттуда свернули в
коридор к уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на
Филиппа Филипповича.
– Сколько раз я приказывал – котов чтобы не
было, – в бешенстве закричал Филипп Филиппович. – Где он?! Иван Арнольдович,
успокойте, ради бога, пациентов в приёмной!
– В ванной, в ванной проклятый чёрт сидит, –
задыхаясь, закричала Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной,
но та не поддавалась.
– Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то
запрыгало, обрушились тазы, дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:
– Убью на месте…
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп
Филиппович налёг на дверь и стал её рвать. Распаренная Дарья Петровна с
искажённым лицом появилась на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под
самым потолком ванной в кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились
два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с
голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное
блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а
правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на чёрную
лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке.
Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха указательным и
большим пальцем обтёрла запавший рот, припухшими и колючими глазами окинула
кухню и произнесла с любопытством:
– О, господи Иисусе!
Бледный Филипп Филиппович пересёк кухню и
спросил старуху грозно:
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть, –
ответила старуха заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович ещё более побледнел, к
старухе подошёл вплотную и шепнул удушливо:
– Сию секунду из кухни вон!
Старуха попятилась к дверям и заговорила,
обидевшись:
– Что-то уж больно дерзко, господин профессор.
– Вон, я говорю! – Повторил Филипп Филиппович
и глаза его сделались круглыми, как у совы. Он собственноручно трахнул чёрной
дверью за старухой. – Дарья Петровна, я же просил вас.
– Филипп Филиппович, – в отчаяньи ответила
Дарья Петровна, сжимая обнажённые руки в кулаки, – что же я поделаю? Народ
целые дни ломится, хоть всё бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса
более не было слышно.
Вошёл доктор Борменталь.
– Иван Арнольдович, убедительно прошу… Гм…
Сколько там пациентов?
– Одиннадцать, – ответил Борменталь.
– Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в
дверь и крикнул:
– Сию минуту извольте выйти! Зачем вы
заперлись?
– Гу-гу! – Жалобно и тускло ответил голос
Шарикова.
– Какого чёрта!.. Не слышу, закройте воду.
– Гау! Гау!..
– Да закройте воду! Что он сделал – не
понимаю… – приходя в исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв дверь, выглядывали
из кухни. Филипп Филиппович ещё раз прогрохотал кулаком в дверь.
– Вот он! – Выкрикнула Дарья Петровна из
кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитое
окно под потолком показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа
Полиграфовича. Она была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась,
пламенея от свежей крови, – царапина.
– Вы с ума сошли? – спросил Филипп Филиппович.
– Почему вы не выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и
ответил:
– Защёлкнулся я.
– Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не
видели?
– Да не открывается, окаянный! – испуганно
ответил Полиграф.
– Батюшки! Он предохранитель защёлкнул! –
вскричала Зина и всплеснула руками.
– Там пуговка есть такая! – выкрикивал Филипп
Филиппович, стараясь перекричать воду, – нажмите её книзу… Вниз нажимайте!
Вниз!
Шариков пропал и через минуту вновь появился в
окошке.
– Ни пса не видно, – в ужасе пролаял он в
окно.
– Да лампу зажгите. Он взбесился!
– Котяра проклятый лампу раскокал, – ответил
Шариков, – а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь
найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении
застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья
Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свёрнутом трубкою у подножия двери, и
задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Фёдор с зажжённой
венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно.
Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
– Ду… Гу-гу! – что-то кричал Шариков сквозь
рёв воды.
Послышался голос Фёдора:
– Филипп Филиппович, всё равно надо открывать,
пусть разойдётся, отсосём из кухни.
– Открывайте! – сердито крикнул Филипп
Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной
нажали и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нём она разделилась на три
потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю.
Шлёпая и прыгая, Зина захлопнула в неё дверь. По щиколотку в воде вышел Фёдор,
почему-то улыбаясь. Он был как в клеёнке – весь мокрый.
– Еле заткнул, напор большой, – пояснил он.
– Где этот? – спросил Филипп Филиппович и с
проклятием поднял одну ногу.
– Боится выходить, – глупо усмехаясь, объяснил
Фёдор.
– Бить будете, папаша? – донёсся плаксивый
голос Шарикова из ванной.
