— Неизвестно, когда они телеграмму получат.
— Они могут быть на даче. У них сад рядом с городом, в
десяти минутах езды. Телеграмму могли отдать соседям, а мне сиди здесь и жди у
моря погоды.
— Поезд будет где-то в два, — сказал
Сережа. — Слушай, может, тебе автобусом лучше? Быстрее получится… Или знаешь
что: у меня в семь дежурство кончится, я тебя до поворота довезу и автостопом
отправлю. — Идея мне необыкновенно понравилась.
— Хорошо, — кивнула я.
В восьмом часу я покинула город на милицейском «газике». На
объездной дороге Сережа тормознул грузовик и попросил заспанного дядьку:
— Довези девчонку, у нее на вокзале чемодан свистнули,
надо к тетке добраться. — Тот молча кивнул.
Дядька попался неразговорчивый, и я помалкивала. Уже въехав
в город, он спросил:
— Где выйдешь?
— Поближе к автобусной остановке, — попросила я и
вскоре оказалась на вокзале.
Прямого сообщения с моим родным городам здесь не было. Я
выбрала ближайший по времени и шедший в том же направлении автобус и через
полчаса уже дремала в «Икарусе». Сменив еще два автобуса, в половине десятого
вечера я прибыла в родной город. И тут встал вопрос: а хочу ли я домой?
Конечно, хочу, если меня там не ждет никто, похожий на Полифема. Если ждет, то
спешить не стоит. Первое, что необходимо сделать, это позвонить Максу.
Трубку он снял сразу, точно ждал.
— Наконец-то, — сказал он и тяжко вздохнул. —
Как дела?
— Как сажа бела. А у тебя?
— Руку сломал, когда с поезда прыгал. Болит, стерва.
— Гипс наложили?
— Наложили. Между прочим, я здорово перепугался. Не
было уговору разделяться.
— Чего про кейс молчишь? Или мы с тобой лопухнулись и в
кейсе кукиш?
— Еще чего. В кейсе бабки, да такие, что выговорить
страшно. Ума не приложу, куда спрятать.
— Подальше.
— Что-то я радости в голосе не слышу. Плохи дела?
— А черт их знает. На месте меня ждал Полифем. Надеюсь,
он не ожидал, что я ему настоящие деньги привезу. Но выяснять я не стала и
смылась, тем более что он вел себя невежливо и даже не соизволил показаться… А
в поезде обнаружились трупы, причем сразу два. Отгадай, кто?
— Полосатый и его приятель?
— Точно. Так что о настроении говорить не приходится.
— Где ты сейчас?
— Возле универмага на Мичурина.
— Я за тобой приеду.
— Со сломанной рукой?
— Так я на такси.
— Вот что, Макс. Тебе светиться нельзя, так что держись
от меня подальше, не звони и вообще не высовывайся. Если я тебе понадоблюсь,
сообщи Вике, связь будем держать через нее. На квартиру к ней не суйся и вообще
поосторожней. Деньга спрячь и руку лечи.
— Маринка, пока все просто здорово, но так будет не
всегда. Трупы — это серьезно, и тебе стоит ненадолго исчезнуть.
— В корне неверно. Они послали меня с макулатурой? Я
макулатуру привезла. Сбежала от Полифема, потому что испугалась. А кто бы не
испугался? А теперь исчезать мне не с руки: все я сделала, как велели, и
заслужила поощрительный приз.
— Вдруг у них свое мнение на этот счет? Приезжай ко
мне, все обсудим.
— Нет. Я уже все объяснила. Держись подальше. Если
смогу, буду звонить. — Я повесила трубку, не дожидаясь, пока Макс начнет
приводить доводы в пользу соединения наших усилий.
Пройдя метров двадцать, я вошла в сквер и села на скамейку.
Две девушки выгуливали овчарку, собачка явно хотела спать. Они брели вокруг
фонтана, который в настоящее время не работал, а я думала: Макс, конечно, прав.
Положение у меня шаткое и весьма опасное. Захочет ли кто выслушать мои доводы
или нет — еще вопрос. А ну как они рассудят по-своему и, не мудрствуя
понапрасну, для начала оторвут мне голову? Мысль паршивая, но в чьем-нибудь
мозгу вполне может вызреть.
Полифем, к примеру, не производит впечатления мудрого человека.
Он вполне может решить, что если денежки пропали, а я по соседству вертелась,
так знать должна, где их теперь искать. Тогда мое будущее выглядит не просто
туманно, а из рук вон плохо. И хоть я воспитывалась на хрестоматийных примерах
стойкости и силы духа, да и характером меня как будто Бог не обидел, но, если
честно, оказаться в положении подпольщика, схваченного гестапо, мне совершенно
не улыбалось, и пытаться проверить силу своего духа желания не было. Человек с
глазами Полифема вполне мог перещеголять самого большого фантазера из всех
известных палачей, и тогда мой дух против его фантазии будет как рубль против
доллара: усмехнуться, вздохнуть и махнуть рукой.
Такое направление мыслей меня изрядно выбило из колеи. Я
начала постукивать зубами и ежиться. Ночной воздух, ветерок и жуткая темень в
парке, который даже девицы с собакой уже покинули, оптимизма не прибавили. Я
почувствовала себя одинокой, маленькой и беззащитной. Захотелось пролить слезу,
прижаться к широкой груди и услышать что-то ласковое и успокаивающее.
Кандидатов на роль спасителя несчастных девиц поблизости не наблюдалось, и от
мысли зареветь пришлось отказаться.
Я встала и прошла вокруг фонтана, чтобы согреться и размять
ноги. На ходу лучше думается и мысли приобретают оптимистическое направление.
Кто-то сказал, что лучший способ защиты — нападение. Я решила это проверить.
Покинула сквер и зашагала по проспекту, насвистывая и ускоряя шаг. Получалось
что-то вроде марша, и польза от этого была явная: я согрелась, а в голове
зарождались наполеоновские планы.
С этим самым маршем в душе я вступила на улицу, где стоял
дом Юрия Петровича. То, что сукин сын жив и благодаря моим стараниям и
неусыпному попечению здоров, сомнений у меня не вызывало. Следовало с ним
разобраться. Стараясь держаться в тени, я приблизилась к дому. Ни в одном окне
свет не горел. Дом темной громадой высился за забором, рождая в душе трепет. Я
обошла его, старательно разглядывая темные окна и прислушиваясь. Ни огонька, ни
звука. И все-таки что-то подсказывало мне, что Юрий Петрович здесь и, возможно,
ждет меня. С нетерпением или без — не скажу, а вот что ждет, я чувствовала.
Полифем о моем побеге уже рапортовал, а так как деться мне, в сущности, некуда,
дорогой мой человек ожидает появления «дочки» с часу на час.
