Я согнулась почти пополам и втиснулась в кубатуру, напоминающую поставленный на попа гроб. С низкого потолка торчала головка душа, из стены выглядывал кран, над ним висела полочка, в углу скромно жался унитаз, рассчитанный на не очень крупного гномика.
– Раковины нет, – крикнул Кирилл из «комнаты», – без нее пользуйся краником. Лей воду прямо на пол, не стесняйся, она утекает в слив. Ну как?
– Круто! – ответила я и, встав почти на четвереньки, выбралась наружу. – А где кухня?
Кошечкин поманил меня рукой.
– Снаружи. На четыре наши квартиры одна. Но далеко бежать не придется.
Я вышла в коридор вслед за Кирюшей, просеменила метров пять, миновала арку и очутилась в квадратном, примерно двадцатипятиметровом зале, посреди которого расположился стол, накрытый красно-белой клеенкой. Кухня мало напоминала коммунальную. Холодильник здесь был один, плита тоже одна, на мойке стояла бутылочка с жидким мылом и лежала желто-зеленая губка. Окна не наблюдалось. Стену напротив двери украшал громадный плоский экран. Еще тут стояли диван, на котором мирно сопел парень в трусах, и четыре кресла. В одном из них уютно устроилась старушка со спицами.
– Баба Липа, знакомься! – гаркнул Кирюша.
Юноша в исподнем вздрогнул и сел, сонно моргая.
– Тише ты! – шикнула на стилиста пенсионерка. – Ну вот, со счета сбилась. Теперь начинай, бабка, заново! А все потому, что некоторые у нас нервные, как тараканы. Чего орать? Не видишь, отдыхаю, жду, когда наш пацан негритоса заломает. Не мешай!
Я сосредоточилась на телевизоре и поняла, что там показывают бои без правил.
– Бей его! – крикнула бабка.
– Что, в загс пора? – очумело спросил парень.
– Не, Жень, ты у телика заснул, – успокоил его Кошечкин.
– Фу… – выдохнул Евгений, – я прямо испугался.
– Опоздать опасаешься? – прищурился Кирюша.
– Ваще боязно, – поежился жених и снова плюхнулся на подушку. – Не по себе мне что-то. Хотя оно и понятно, не каждый ведь день заявление подаю.
– Круши америкоса! – вновь зашумела баба Липа. – В нос ему ногой! Не трясись, Женя, еще не вечер. Заявление не штамп, передумать можно. Да и печать ерунда, тьфу на нее.
Кирюша откашлялся.
– У нас совместное ведение хозяйства. Сдаем бабе Липе раз в неделю деньги, она покупает продукты и готовит на всех. В холодильнике можно что хочешь брать, на твое-мое харчи не делятся. Если чего вкусное сверх программы принесешь, то спасибо. Просто клади на стол, все порадуются. Не желаешь делиться – лопай в своей квартире, никто не осудит. Но что на кухню попало, то общее.
– Окромя моих лекарств, – вступила в беседу бабулька. – Их не трогай, вон, на столе коробочки. И не капризничай! Что сварено, то и дадено, ешь молча. А то у нас некоторые рожу от овсянки воротят, хотят на завтрак… эти чертовы… как же их называют, вечно из головы вылетает…
– Все ты отлично помнишь, – зазвенел капризный дискант, и в кухне появился Павел в спортивном костюме, щедро разукрашенном пайетками.
Я постаралась не расхохотаться во весь голос.
Каждый модельер с мировым именем рано или поздно создает коллекцию, показ которой вызывает здоровый смех и у журналистов, и у зрителей, и у байеров. Даже девочки-вешалки, коим предписывается вышагивать по подиуму с каменным выражением лица, подчас непрофессионально хихикают, представляя собравшимся патовые модели. Прошлой весной я видела в Милане сногсшибающие шмотки, сшитые из велюра отчаянно кислотных цветов, мини-платья, украшенные аппликациями в виде пухлых младенцев и не менее тучных щенков. Даже в российской глубинке, где на рынках можно встретить ковры с сюжетами про Леду и лебедя, Иван-царевича на сером волке и Венеру в бане, не найдешь подобного китча.
От этой красоты первый ряд зрителей, состоящий сплошь из знаменитостей и редакторов крупнейших модных журналов, замер в оторопи. У сливок фэшн-мира случился полный паралич. Самое интересное, что жуткие хламиды представлял честной публике очень уважаемый, вовсе не молодой модельер, одевающий мировую элиту в элегантные платья. В Милане от мэтра не ждали ничего сверхоригинального, все его коллекции были предсказуемы, он давно выработал свой стиль, и вдруг плюш с амурчиками!
В кулуарах после показа народ шептался, что у пожилого маэстро скончалась любимая кошка, обожавшая спать на подушках из искусственного бархата, вот хозяина и переклинило. Не знаю, так ли это, но даже у злоязычной прессы не хватило духа высмеять несуразные наряды, репортеры просто обошли показ молчанием. Зато рынок отреагировал моментально. Дней через пять-шесть на прилавки дешевых магазинчиков поступили поделки, сшитые где-то в Азии, и огромное количество женщин натянуло на себя плюшевое безумие. Логика потребительниц проста: раз это придумал великий модельер, значит, оно прекрасно, несмотря на ужасный вид.
И вот сейчас на Павле я увидела мужской вариант той же «красоты» – бриджи и курточка с принтами в виде собачек, плюс россыпь блесток, которых в оригинале не было (маразм великого модельера все же имел границы, до пайеток, бисера и стразов из бутылочного стекла у него дело не дошло).
– У тебя прекрасная память, баба Липа, – сердито сказал пресс-секретарь Кошечкина и, шлепая босыми ногами, направился к дивану. – И я не прошу ничего особенного, всего лишь мюсли с йогуртом. Но никогда их не получаю, приходится самому покупать. Это не честно. Я сдаю деньги, как все, но не имею завтрака.
Баба Липа прищурилась.
– Овсянку не жрешь, а идешь в магазин за хрюслями?
Павел картинно воздел руки к потолку и простонал:
– О, боги… Это называется мюсли! Да, я вынужден бегать в супермаркет.
– Павлик, – пропела старушка, – заканчивай жевать брюсли, они импортные, там консервантов полно, в легкую барсуком станешь.
– Почему барсуком? – удивился Кирюша.
– Потому что крюсли нам америкосы сбагривают, – объяснила баба Липа. – Сами-то не едят, других травят. Сегодня наш боксер их негритоса в пыль разнес. А почему? Кушает он правильно, дрюсли не трогает. Да еще с этим, тьфу прямо, когуртом. А барсук у штатников главное животное. Вот тебе, Кирик, мой ответ.
– Я всегда думал, что символ США – это орел, – возразил Кошечкин.
– Нет, барсучара, – убежденно заявила старушка. – И Павлик уже в него начал превращаться. О, смотри, ноги посинели. Первый признак барсучности.
Я посмотрела на босые ступни Павла и не сдержала смеха. Ногти у парня были покрыты ярко-голубым лаком.
– Объясни брату, что импортные продукты – смерть, – гудела баба Липа.
Я удивилась. Павел что, кровный родственник Кирилла? Быть того не может! У них нет ничего общего!
– Как вы мне надоели… – закатил глаза пресс-секретарь стилиста. – Слава богу, я скоро женюсь и уеду из этой вороньей слободки.
